На распутье

Корнюшин Леонид Георгиевич

— Где довелось бить рыцарство? — спросил он у Мухина, почувствовав, что перед ним стоит бывалый воин.

— Во Пскове били самого Батория, — вытянулся перед воеводою Мухин.

— Ну, раз самого Батория били, то и Сигизмунду с Яном Потоцким вы покажете!..

Внезапно королевские силы полезли со всех сторон на приступ. По ближним оврагам и приднепровским лознякам теснилась отборная конница крылатых гусар, тащила к стенам лестницы пехота; ревели, раздирая медные глотки, орудия — сто семьдесят у осажденных и около двухсот в польском стане. Но ядра или не достигали вершины косогора, где стояла крепость, или безвредно

падали к подножию ее высоких, твердых башен, воздвигнутых еще Годуновым. До обеда осажденные отбили четыре приступа, и тогда Ян Потоцкий велел подложить под ворота Копытенской башни петарду [51] . После десятого огненного удара ворота, сорванные с петель, повалились наземь, туда хлынула польская пехота. Василий, Фирька, Возницын и Степан Мухин стояли на бережении ворот — они приняли первый натиск. Фирька орудовал топором, бил по железным колпакам спешившихся крылатых гусар, двоих уложил одним ударом. Возницын кромсал выкованным в кузне палашом: разрывал петли доспехов, сшибал латы, вот он вздел рыцаря на палаш — тот пронзительно завизжал. И его предсмертный крик отдался ужасом среди наступавших. Мухин колол пикой с башни. Василий в прорванной кольчуге, сам поражаясь своей сноровке, орудовал копьем.

51

Петарда — короб, жестянка, начиненная порохом для взрыва чего-либо.

В минуту трудную, когда уже отбивались на последней потуге, неистового смоленского архиепископа Сергия услыхали вопль:

— Пособи, Господи, воинству нашему!

Ворота отстояли. Шеин, почернелый от порохового дыма, подъехал к защитникам башни.

— Закладывайте поскорей кирпичом ворота! — распорядился он. — Поставить на башню три орудия. Вы чего мешкаете? — прикрикнул на смолокуров. — Тяните наверх котлы. Живо! Что на Громовой? — обернулся к подъехавшему Горчакову.

— Человек сто жолнеров пробилось. Вышибли.

Подскакал нарочный от Белянинова.

— Господин воевода, кончился порох. — Нарочный швырнул к ногам воеводы кинутое коронными знамя.

— Помазов, ты чего мешкаешь? Вези порох! — приказал Шеин и влез по лестнице на стену.

Дым, застилавший низину перед крепостью, развеивался, и Шеин видел, как поспешно уходили потрепанные королевские рати, от полка крылатых гусар уцелели жалкие охвостья: не больше полусотни.

— Получили! — Шеин энергично спустился вниз, обратив внимание на Фирьку, над спиной которого орудовал Мухин, вынимая ножом мушкетную пулю. Фирька закатывал глаза и морщился, терпя боль и не издавая ни звука.

— Дырок-то на тебе много! — усмехнулся Шеин. — Видно, отходил ты по государевым делам!

Фирька, однако, был настроен по-другому:

— Зарастет как на собаке, господин воевода. Чай, не в новину. Главное — голова и ж… целы!

Шеин, удовлетворенный ходом сражения, подсел к котлу с кулешом, потягивая носом духовитый пар.

Василий еще весь кипел, разгоряченный боем, и радовался, как ребенок, не думая о том, что весь день находился на волосок от смерти. Фирька подошел к нему:

— Ай да Вася, какого гетмана вздел!

— Толстый, а, видно, слаб кишкою, — подмигнул Мухин.

— Прости меня, Господь! — перекрестился Василий.

— Господь

нам грех сымет, об том, брат, не тужи, — заверил его Фирька.

XXVII

Самозванец в Тушине сидел как на пороховой бочке.

Король Сигизмунд III на все просьбы тушинского вора оказать пособление и поддержку отвечал молчанием, наученный авантюрой первого самозванца.

— Сяду в Кремле, я тебе припомню! — скрипел зубами царишка.

Самозванец и верные ему порядком струхнули, когда узнали об осаде королем Смоленска. Сигизмунд домогался московской короны, не признавал Димитрия, а следовательно, не уважал прав и видов поляков, помогавших царишке.

— Что он себе думает? Хочет лишить нас всех выгод?

Паны познатнее негодовали:

— Славу хочет отнять король. Мы тут в ранах и рубцах Россию добываем, а король с Жолкевским хотят все взять себе.

Самозванец нагнетал страсти, дабы не потерять поддержки шляхты:

— Я вам все, что обещал, — отдам, а хитрый король всего лишит.

Гетман Роман Рожинский, презирая царька, видел большую опасность в короле: лишиться плодов стольких усилий и заслуженного жалованья. Это после стольких-то трудов! Под Смоленск Сигизмунду гетманы составили военную конфедерацию и послали сказать Королю:

«Если сила и беззаконие готовы исхитить из наших рук достояние меча и геройства, то не признаем ни короля королем, ни отечества отечеством, ни братьев братьями».

Гетман Рожинский писал своему монарху:

«Скорее все мы, остальные, положим также свои головы, и враг Димитрия, кто бы он ни был, есть наш неприятель».

Тушинские конфедераты отправили под Смоленск к королю послов. После короткой аудиенции у короля их принял гетман Жолкевский в своей походной палатке. Чтоб унизить послов-конфедерантов, гетман сидел в деревянной кадке, прикрытой солдатским сукном, из-под которого садил ароматический пар: он мылся. Послами приехали пан Маховецкий с товарищами. На третий день их позвали снова в присутствие короля.

— Вы перешли допустимые границы. Кто не почитает государя, тот оскорбляет свое отечество. Вы должны были сами почтительно ждать послов его величества, а не являться сюда. Так и передайте остальным.

Послы короля прибыли в Тушино 17 декабря и проехали прямо к Рожинскому. Самозванец так и прилип к окошку, наблюдая сию подлейшую сцену. Марине он крикнул:

— Эти скоты не соизволили позвать меня! — Он, напялив шубу, ринулся было вон, но на крыльце стоял скаливший зубы звероподобного вида рыцарь с обнаженной саблею и прорычал сквозь усы:

— Не велено!

Рожинский на другой день — гетман был крепко пьян — на сетования самозванца отрубил: «А тебе что за дело! Они ко мне, а не к тебе приехали. Черт знает кто ты таков! Довольно мы служили тебе и проливали кровь, а награды не видели!»

— Гунство рассобачье! Але я вам не царь?! — Самозванец метался, как барс, по комнате, Марина хрустела пальцами, выкрикнула, будто захлебываясь:

— Они нас предали!

Ландскнехты поносили царька всякими непотребными словами: посулы рассчитаться с ними остались посулами, им было задолжено до семи миллионов рублей. У самозванца от этакой суммы поднимались волосы дыбом. Где он мог добыть такую уйму денег?!