На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Один раз, запасая себе дров для костра, я уцепился в одиноко стоявшее деревце и вырвал его с корнем — и только потом, с удивлением, заметил, что раньше такого мне сделать было не под силу. Взяв его в руки, я стал сводить их вместе — и оно хрустнуло, сломавшись посередине. Меня это больше обрадовало, чем потрясло, хоть это был один из признаков того, что я меняюсь. Я повторял этот фокус со многими предметами, а один раз решил согнуть и трубу, с которой не расставался. Она подалась легко, и я сразу решил ее выбросить — зачем она такому сильному человеку? Человеку ли? Со мной что-то происходило. Я часто впадал в оцепенение и подолгу стоял на одном месте, качаясь как маятник. Очень быстро отросли волосы на голове.

Грязные и спутанные, они защищали от ветра, и я перестал укрывать ее тряпьем. И, все же, еще оставалась какая-то грань, за которую я не смел перейти. Я не прикасался к человеческим телам, не смотрел на них, как на возможный способ утолить

постоянно мучивший меня голод. И, хоть сознание атрофировалось почти полностью, но запрет на это оставался в силе даже в самые мучительные вечера, когда мне совсем ничего не удавалось найти.

Вскоре я уже мало походил на человека. Вся шелуха, налепившаяся на того кто прежде именовался разумным, слетела прочь, обнажив под собой что-то очень похожее, на звериную сущность. Я уже замечал, как просыпаются древнейшие инстинкты, и они начинают приобретать надо мной верх. Руководят моим здравым смыслом, а что еще хуже — и памятью, выбирая из нее только то, что могло пригодиться на данное время. Прошлое стало стираться — быстро и безболезненно. Было? Что было? Когда? Ну и что. Сейчас — другое… На все находился именно этот ответ, и он меня сразу успокаивал, позволяя отрешенно воспринимать изменившийся в одночасье мир. Иногда я поднимал свои руки и даже удивлялся тому, что они не стали похожими на лапы, а на ладонях вместо пальцев все еще нет грозных когтей зверя. Много после того периода, мне стало понятно, что именно в то время, невидимое излучение превратило тех, кто не нашел в себе силы остаться человеком, в монстров. А пока — я продолжал свои бесконечные блуждания по городу. Все было посвящено только поискам пищи. Я научился обходиться самым малым.

Если бы кто-то смог подняться над руинами города — он увидел бы крошечную фигурку, одинокую и сгорбленную, все время что-то выискивающую среди куч, мечущуюся то сюда, то туда. Одетую непонятно во что, грязную и с многодневной щетиной на лице. Вид у меня тогда был более чем отвратителен даже для меня самого.

Мало было еды — зато вдоволь хватало топлива. Научившись зажигать костры от постоянно полыхавших огней, я стал чаще греться, и теперь меньше боялся заморозков, которые наступили внезапно. При свете костра, темнота, окружающая меня, хоть немного рассеивалась. Тени, от костра прыгали по руинам, давая игру воображению, и превращали их в горбатые и страшные чудовища. Казалось, что те, кто погребен под ними, сейчас встанут и протянут ко мне свои руки, чтобы утянуть меня во мрак и холод вечного безмолвия. День приносил с собой тепло — ветер дул ближе к полуночи, неся с собой стылость и холод. Ночь же становилась испытанием — все покрывало инеем, и не помогало даже внутреннее тепло земли. Редко, но попадались такие места, где помощь костра не требовалась — почва сама грела так, что я спал словно в теплой постели. Я понимал, что здесь находиться небезопасно — тепло не могло возникнуть ни откуда, само собой. Под городом что-то происходило, необъяснимое и пугающее. Похоже, я скитался над вершиной, грозящего взлететь на воздух, вулкана…

Постепенно я стал расширять круг своих блужданий. Привыкнув к местности, я предпринимал дальние походы по развалинам города. Это были именно странствия — ведь пройти через образовавшиеся катакомбы с той же скоростью, с какой можно было пересечь их до катастрофы, не представлялось возможным. Чтобы преодолеть пару километров приходилось тратить не менее нескольких часов. Желая разведать как можно больше, я уходил все время в одном направлении — и так получилось, что это оказался север города.

Я поднялся на холм. С него — он возвышался несколько выше прочих, видимость немного продлевалась далее привычных границ. Однообразие и повторяющаяся бесконечность руин навевала тоску. Что-то было не так. Я уже успел привыкнуть к однообразию и теперь явно замечал несоответствие, объяснить которое пока не мог. У меня вдруг клацнули зубы — я всем нутром почувствовал, что увижу сейчас нечто потрясающее! И, хоть там, впереди, могла таиться опасность, но любопытство пересилило. Вскоре я пробирался через развалины, с каждым шагом приближаясь к разгадке неизвестной пока тайны. Она открылась совершенно внезапно, едва я только разогнулся, вылезая из-под очередного штабеля плит и балок, переплетений арматуры и телеграфных столбов, скрученных в штопор автомобилей и вывернутых пластов земли. Это было нечто…

Передо мною зияла невообразимая пропасть! Я находился почти возле ее края, не рискуя подойти слишком близко, чтобы не оказаться унесенным вниз ветром. Но и отсюда я мог видеть очень много. Величайший провал, какой я, когда-либо, встречал, терялся вдалеке, сливаясь с нависающими над ним тучами. Все, что было от города севернее этого места, оказалось в нем!

Глубина пропасти была не меньше ста метров. На всем протяжении провал тянулся вдоль отвесной стены, а та простиралась по обе стороны от того места, где я вышел. Рискуя свалиться, я подполз к самой кромке и заглянул внутрь. Отсюда еле просматривались

здания, подобные тем, какие были и здесь — землетрясение прошлось по городу прежде, чем он ушел в бездну. Еще дальше было очень смутно видно, как за его пределами темнеют леса и еще что-то, очень похожее на воду. Но уверенности в этом не было. Нависший над провалом смог не давал достаточного обзора, а скудное освещение скрадывало и то, что находилось ближе. Походило на то, как целый пласт, целую область или край опустили вниз, оторвав ее от прилегающей к ней земли. Я вспомнил, как телевизионная вышка, до последнего устойчиво державшаяся при всех толчках, вдруг разом исчезла. Это случилось как раз тогда, когда второй, самый сильный удар еще раз подбросил меня с обломками домов вверх. Теперь она лежала там, внизу, и даже отсюда я мог рассмотреть ее части, расколовшиеся при падении о земную твердь. Сколько людей встретило свой последний миг, глядя на приближающуюся пропасть, видя, как далекая земля приближается… Случившемуся не было объяснения — как и всему, что произошло в Тот день. Часть континента просто опустилась, и как ее еще не затопило водой из ближайшего моря, тоже оставалось загадкой. Впрочем, вполне вероятно, что и море тоже ушло в иное место — теперь я уже не удивился бы и этому. Стало ясно, что на планете произошли такие потрясения, такие сдвиги земной коры, что весь рисунок, вся карта земли неминуемо и очень серьезно изменилась…

Недалеко с гулом обрушился большой кусок земли. Он оторвался и, как в замедленной съемке, стал сползать, а потом, набирая скорость, рухнул в пропасть. Отсюда следовало уходить. У краев провала не было устойчивой опоры. На глубину нескольких десятков метров земля состояла из пластов глины — лишь далее начиналось что-то иное, что я смог увидеть, перегибаясь через обрыв. Было очевидно — обрушения будут происходить постоянно. Еще один кусок земли зазмеился трещиной, и я с трепетом увидел, как она едва не достигла тех плит, из-под которых я выполз. Часть разрушенного дома стала съезжать, увлекая за собой груду из плит, исковерканных деревьев, мебели, человеческих останков. Я увидел, как взмахнули уже неживые руки в своем последнем полете… Это могло и должно было продолжаться по крайней мере до тех пор, пока не обнажатся более твердые породы. А до тех пор посещать этот район мне резко расхотелось, и я спешно стал выбираться назад.

Это было не единственным моим открытием. Во время поисков я однажды наткнулся на несколько вповалку лежащих тел, еще не до конца уничтоженных крысами и покрытых падающими хлопьями. Зрелище это не то чтобы меня угнетало — я огрубел и почти игнорировал подобные вещи. Но на этот раз что-то меня заинтересовало, и я решил подойти поближе, чтобы рассмотреть увиденное более подробно. Приятного было мало — полусъеденные, полусгнившие тела, жуткий оскал и, как обычно, пустые глазницы и черепа.

Все было знакомо и все же я не мог отделаться от мысли, что что-то упустил. Я подошел еще поближе и, преодолевая отвращение, перевернул ногой одно из тел. На какое-то время я оцепенел, понимая, что вижу нечто, что могло появиться только сейчас…

Труп, перевернутый мною, не был таким как все. Он тоже подвергся нападению крыс, но и то, что осталось, впечатляло… Это уже не было человеком. Или, оно им было, совсем недавно, но успело измениться, и очень сильно. Я, дрожащими руками, достал бутылку с водой и, так и не сделав ни одного глотка, убрал ее обратно, хоть разом пересохшее горло требовало воды.

Очень мощные руки, поросшие густыми, рыжими волосами, заканчивались массивными когтями. Каждым из них было легко пробить грудную клетку обычного человека. Торс, весь покрытый шерстью такого же оттенка, что и на руках, но раздавшийся вширь и рельефно обозначающий перекатывающиеся бугры мышц. Резко выступающая вперед челюсть, с торчащими в мертвой ухмылке клыками. Нос, более напоминающий собачий, такой же широкий и занимающий собой половину лица. Уши, острые и вытянутые вверх, с кисточкой из волос на концах и приросшие мочками к черепу. Странно, но глаза мертвого нелюдя были на месте — они и сейчас словно светились желтоватым блеском вытянутых зрачков. В отличие от обычных, череп этого человека — человека ли? — не был выжжен изнутри.

Сглотнув, я опять поднес бутылку ко рту. Липкий, холодный пот, волной прошел по всему моему телу, и, тем не менее, я заставил себя остаться на месте и еще раз внимательно рассмотреть это чуждое земле создание. Он не был одет, только на бедрах еще виднелись остатки того, что, по всей вероятности, являлось когда-то штанами. Видимо, их владелец, уже не нуждался ни в какой одежде. В лапе монстра был вырванный кусок мяса, в котором я сразу определил часть человеческой руки — походило на то, что он собирался пообедать… Лишь случайность прервала это занятие. Я посмотрел в сторону. Возле трупа валялась стальная балка, с прилипшим к ней пучком волос. Догадка подтвердилась — череп нелюдя был размозжен, я не заметил это сразу только потому, что был слишком потрясен обшей картиной. Но, если так — значит, оно появилось здесь уже после того, как эти люди погибли?