На развалинах Мира
Шрифт:
Я критически оглядел свой наряд. Нелепо подогнанная, сшитая из кусков и вовсе не столь удобная, как могло показаться на первый взгляд, вся моя одежда являла собой нечто невообразимое. Я был похож в ней на медведя и обезьяну одновременно. Завершал сходство капюшон — я умудрился сшить и его. Если я одевал его на голову, то, ручаюсь, на расстоянии в двадцать шагов, эта одежда могла смутить кого угодно. Увы, но разжиться нормальными, хорошо подогнанными вещами, мне было негде. Я не оставлял надежды проникнуть на второй этаж и как следует там покопаться. Но пока, это оставалось на потом…
Однажды, когда я собирал дрова для своего очага, я откопал среди грязи ручные часы. Несмотря на все перипетии, и то, в каких условиях они находились, часы продолжали идти. Полная водонепроницаемость обеспечила работу механизма — мне на радость. Я сразу посмотрел на календарь…
Не смотря
Для того чтобы случайно не оказаться без учета времени — до находки часов я об этом, как-то и не думал — я нарисовал на свободной стене календарь.
Пройденные дни и недели стал отмечать черточками мелка. Теперь, даже если я потеряю часы или собьюсь с точной даты — этот календарь поможет мне ее узнать.
Вместе с сытостью и покоем пришло состояние уверенности в своих силах. Я стал гораздо более спокойно воспринимать окружающий меня мир, обеспеченный десятками стеллажей с консервами, крупами и прочими съестными припасами, что позволяло мне не беспокоиться о пропитании. По крайней мере, их могло хватить на срок, более чем достаточный, чтобы я успел придумать, чем это все заменить. Конечно, когда ни будь, это могло стать проблемой — но не сейчас. На мою удачу, практически все, что я обнаружил в коробках, имело очень большой срок хранения. Супермаркет не позволял себе торговать несвежими продуктами…
Теперь, когда я покончил с основными задачами, я мог присесть у очага и, не торопясь, обдумать все свои действия на будущее. Прежде, чем отправляться куда-либо, надо было хоть в общих чертах представить себе, куда идти и что, собственно, могло случиться. Что произошло? Что так сильно исковеркало этот город и всю прилегающую к нему территорию? Менее всего это походило на войну. На ядерный конфликт, после которого не осталось ни побежденных, ни победителей. По крайней мере, все, что приходилось об этом слышать, как-то не соответствовало увиденному. Да и радиация, невидимая и неощутимая, уже давно отправила бы меня вслед за теми, кто сейчас находился под завалами и землей… Громадный метеорит? Как то, не верилось, что его не смогли вовремя заметить и не предупредить… Хотя, такое вполне укладывалось в схему. Правительство могло просто умолчать факт такого явления, чтобы без спешки и паники укрыться самому. Но, если даже власть сумела бы сохранить в тайне такое событие, то любители, которых во всем мире предостаточно, вряд ли бы стали молчать. А заткнуть рот тысячам заинтересованных граждан не так то просто, как может показаться на первый взгляд. Не только у нас в стране есть астрономы, и не везде власти столь всемогущи… Глобальное землетрясение, потрясшее всю планету целиком и чудовищно изменившее ее лик?
Возможно… Это уже объясняло все — но только не появление монстра! Вот тут я уже терялся, разом утрачивая всю свою уверенность. Объяснить такое мне было не под силу, так же, как и слишком уж крупных крыс. Хотя крысы все же были более привычны. Об их собратьях не раз уже писали — вроде того, что видели их, размерами с некрупную собаку, в подземельях метро. Но, лично я, когда выбирался наружу, таких что-то в подземелье, не заметил.
Они могли оказаться рядом. А могли — за тысячи километров отсюда. Люди… И какие они теперь? Пережившие ужас и кошмары первых, самых страшных дней.
Оголодавшие и покрытые увечьями, умирающие от голода и холода. Где-то там могли бушевать эпидемии и болезни, которые теперь некому было лечить. А выжженная и изуродованная земля, да еще накануне суровой зимы — это еще один неумолимый убийца, способный без особых хлопот добить тех, кто уцелел в первые минуты… Как мне их найти, и как связаться с ними? И, одновременно думая о том, что мог бы помочь многим, я опасался, что набредшие толпы сметут и подвал и меня вместе с ним…
Новые условия диктовали и новые расстояния. Век, когда многие километры, запросто можно было преодолеть на транспорте, минул… и неизвестно, когда он вернется. Если вернется вообще. Блуждания по руинам дали мне четкое представление о том, сколько времени требуется, чтобы пройти хотя бы один километр. Три часа, если все в порядке и нет особой нужды никуда сворачивать. Раньше бы я прошел его за двадцать минут… Но в городе, где прямой дороги больше не существовало, это было еще неплохо. Что же творилось за его пределами, я пока не знал, но предполагал, что там будет несколько лучше. Все-таки, там не было остатков зданий и такого множества коварных ловушек, в которые так легко было угодить. В мире,
А на улице, тем временем, заметно похолодало. Я выбирался из подвала и сразу ощущал, как обжигающе холоден и колюч ледяной ветер. Но это было единственное, что говорило о том, какое сейчас время года. Все также не падал снег, почти не застывали лужи на земле, даже, наоборот — в некоторых озерках вода, если не была горячей, то и не становилась слишком холодной.
Я объяснял это внутренним теплом, достигающим поверхности из глубин — и сурово сжимал брови, догадываясь, что добром это не может кончиться. Еще хватало мест, где огненные языки вырывались наружу — правда, их стало на много меньше, чем было в начале. Зато ветер… При дыхании пар вылетал изо рта, а лицо стягивало маской. По моим прикидкам, мороз достигал не менее двадцати пяти-тридцати градусов. И опять столкновение таких различных температур воздушных масс и земли, в итоге создавало пар, превращающийся в непроницаемый туман. Сумрак — небо так и не прояснилось, продолжало давить мрачными, непроницаемыми тучами — усиливался мельчайшими каплями, видимость пропадала, если не совсем, то очень сильно. В нескольких шагах все сливалось в белесую пелену, и разглядеть что-либо, сквозь нее, было невозможно. Я старался это время пересидеть внутри подвала.
И все же, я не мог оставаться в нем вечно. Прожить в моем арсенале, складе — я называл его по разному — можно было сколько угодно… Но не всю жизнь.
Мне предстояло выйти и попытаться разведать местность. И, если уж и не найти никого, то хоть иметь представление о том, во что превратился город и насколько далеко тянутся разрушения и провалы, как в нем, так и за его пределами.
Я стал готовиться к этому со всей тщательностью. Сшил из крепкой ткани мешок, который приспособил для ношения на спине. Заполнил его продуктами — из расчета, на несколько дней. Взял в основном самые питательные и легкие банки, только жестяные — стекло могло не выдержать моих прыжков и разбиться. Взял плоскую бутылку с коньяком — среди продуктов нашлось и спиртное, на всякий вкус. Тут присутствовал и ром, и виски, и джин, и водка. Но я никогда не был особым поклонником крепких напитков, предпочитая всему обычную воду. Коньяк был положен из соображений скорее необходимости, чем удовольствия. Мешок был укомплектован и небольшой походной аптечкой. Увы, но я не знал, что нужно брать в первую очередь — многие названия были мне неизвестны. Возможно, я оставлял дома то, что могло пригодиться, и брал вовсе ненужные лекарства. Но бинты и мази я взять не забыл, так же, как и средства от простуды и несколько шприцев с обезболивающими — в них я немного разбирался. Помогло то, что я работал когда-то спасателем. Умение оказать первую помощь всегда входило в наши обязанности, жаль только, что более подробное обучение не успело завершиться — я потерял работу и с тех пор был вынужден искать ее по всем краям и городам нашей, в прошлом великой, а теперь разоренной страны. И работу — любую, вроде той, какую исполнял совсем недавно. Я несколько лет был строителем — что помогло мне так быстро и качественно оборудовать мой подвал.
Прикинув, все за и против, я еще раз подумал, что мне повезло… Хотя, назвать везением то, что я упал с высоты в пропасть и лишь чудом, не на дно, а в трубу — еще вопрос. Но я был жив… А все, кто спасался рядом со мной — мертвы. Скорее всего, то, что я вылез наружу после многих часов блужданий в темноте, спасло меня, от какого-то, губительного для всего живого, излучения — только этим можно было объяснить то, что я не видел никого живого. Те, кто уцелел при землетрясении и наводнении, спасся от взрывов и огня, не выдержали чего-то еще… И, очень вероятно, что выжженные глазницы и черепа — как раз свидетельство именно этого. Но ведь не все? Кто-то, как и я, мог оказаться под руинами и завалами, и только потом, когда все кончилось, выползти наружу! Но я пока их не видел…
Можно ли к этому привыкнуть? Не рвать на себе волос, не резать вен, не броситься в пропасть, чтобы покончить со всем раз и навсегда? Сознавать, что во всем мире нет больше никого и ничего… А если кричать — то крик твой будет услышан лишь ветром. И только пепел и песок станут внимать твоим словам. Порой накатывало отчаяние… Я выходил на поверхность, с тоской смотрел на мрачные картины, простиравшиеся во все стороны от моего холма и, опустив голову, убирался обратно, в тишину и надежность подвала.