На развалинах мира
Шрифт:
Чайка сидела на пристани и, подперев голову, старалась не обращать внимание ни на что, что происходило в поселке… Мысленно она была где-то далеко от сюда. Я, по началу, не узнал ее, приняв за отвратительную старуху. Она была в каком-то неимоверно грязном рубище, все лицо перепачкано сажей, а волосы, сбившиеся колтуном, свисали из-под тряпицы, которой она повязала голову. Я из-за кустов бросил камешек в воду, возле поплавка, и негромко позвал:
– Чайка… Это я, Дар.
Женщина, внешне спокойно, смотала снасти
– Ты с ума сошел! Они совсем распоясались, зверствуют без оглядки! Всех мужчин избили. Троим досталось очень – встать не могут! Девушек в поселке не осталось ни одной, понимаешь? Только пожилых не трогают, да меня. Я стараюсь не высовываться лишний раз и не снимаю с себя эти вот лохмотья, забыла, когда в последний раз умывала лицо. Ну, и шрам мой, помогает…
– Правильно делаешь. Когда Сыч вернется?
– А мне почем знать? Они собрались и ушли почти всей стаей, за данью, говорят!
Я облегченно вздохнул – за данью бандиты могли пойти только в те места, где ее могли им предоставить. Форт исключался. Не стал бы главарь бандитов сейчас предпринимать столь далекий поход, когда его власть так пошатнулась, а в округе свирепствует неведомый зверь… Но меня тотчас кольнули угрызения совести – форт не тронут, а других?
– Он знает, что кто-то выкрал Ладу! Поклялся убить любого, кого увидит с оружием! И объявил, что через неделю устроит показательную казнь – в отместку!
– Пусть попытается. Это уже пробовали многие, а мы сократили число желающих… А что Святоша, так и сидит у себя в землянке?
– А.. она манула рукой Он как крот-свинорыл. Показывается лишь тогда, когда чувствует падаль. Едва Сыч его приласкал, так он сразу нас собрал и объявил, что это его заслуга, то, что нас не трогают. И ведь верят ему, как ни странно!
– То-то я вижу, как вас не трогают…
Она посмотрела наружу.
– Вроде, успокоились… Не трогают. Пока Сыч здесь – не осмеливаются. А как уходит – беда… Что Бзык, что Муха – эти, самые лютые. Грев, тот поумнее будет. Но он с Сычем ушел. И еще один есть среди них – Весельчак, кажется. Он редко здесь показывается, и тоже старается лишний раз никого не трогать. Но все равно, все они – твари! Девчонки уже криком кричат…
– Не кричать надо, а за оружие браться. У меня все женщины могут за себя постоять!
– Если бы… Боятся все. За одного убитого бандита, Сыч объявил, что в землю живьем троих закопает. Ты, вот, натворил дел, а нам отвечать придется!
– За свободу нужно платить.
– Но не такой ценой!
Я сурово спросил:
– А какой, Чайка? Какой ценой платить за смерть Сони? За убийство ее семьи? За поруганных женщин, за гибель охотников? Какая цена может быть нашему спокойствию? Я уже пытался ничего не предпринимать… Зря пытался, настоял
– Люди ведь не понимают… Ты их защитить стараешься, ведь так? А они тебя самого скоро проклинать начнут. Когда у них родного человека, поволокут в яму живьем закапывать – не бандитов, а вас врагами объявят! Тот же Святоша…
– Когда ни будь, я прекращу его проповеди и исповеди. Но мне сейчас не до монаха. Пусть помнит мое обещание! Белоголовый заплатил уже своими пальцами, а эти поплатятся более ценным! Жизнью… А за людей не беспокойся, я сорву мероприятие Сыча.
Чайка вздохнула:
– И все же, не показывайся им на глаза, выдадут… Слишком часто наш праведник разговаривал с Сычем, сидя у него в землянке. И слишком часто, после этого, люди этого убийцы уходили в прерии, а возвращались с данью и пленницами. Знаешь, сколько уже у них рабов в горах? Через поселок прошло около пятидесяти человек. И девушек среди них не меньше половины. Они строят там что-то…
– Догадываюсь. Я был там, рядом, но немного не дошел – не было времени. Но Сычу, это не поможет. Я стану бить его здесь.
– Один?
– Нет. С тобой. С Доком. С Совой, Черепом и со всеми, кто ненавидит их и готов рвать, даже зубами!
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, и тихо произнесла:
– Это будут реки крови… Цена может оказаться слишком высокой! Но я буду с вами… Если тебя убьют, умрет надежда на свободную жизнь, которая, все же, еще теплится в глубине души каждого из нас. И тогда Сыч захватит всю долину, а выжившие превратятся в пыль.
– Нет. Даже моя смерть не заставит склонить головы таких людей, как Стопарь или Сова. Наши шеи не приспособлены для ярма.
– Но другие его уже надели…
– Я так и не понял, ты с нами?
Она еще раз посмотрела на улицу.
– С вами. Такая жизнь становится невыносимой… Пусть уж лучше смерть.
– Тогда начнем прямо сейчас. Сова ждет меня в прерии, недалеко от поселка. Скоро здесь соберутся и другие охотники: Череп, Чер и Ульдэ. Я заставлю Сыча играть по нашим правилам, а после, и вовсе вышвырну из долины. У него много людей, но среди них нет никого, кто бы вступился за своего. Нас мало. Но мы стоим друг за друга. А теперь – и за жителей всей долины.
– Лишь бы потом это не вставили тебе в вину…
Послышался знакомый свист. Прошло несколько томительных минут, и в землянку вполз мокрый, но веселый и ухмыляющийся Сова.
– Моему брату пришлось побегать… Ты убил еще кого ни будь?
– Нет. Сова помотал Бзыка по травам. Они так растерялись, что даже не могут сообразить, сколько нас было. Говорят, что напало не меньше десяти! Мы с тобой, оказывается, умеем раздваиваться, Дар!
– Это хорошо. Пусть преувеличивают. Ты ранен?