На развалинах мира

Вольный Владимир Александрович

Мы сидели возле Наты. Я и Элина. День заканчивался… Двое – Салли и Бен – находились в наблюдательном пункте, в скале, и дежурили, наблюдая за всеми подступами к укреплению. Я ввёл такой порядок сразу, как только мы подняли стены. Никто, даже очень искусный, не смог бы пробраться к нам: со скалы вся округа просматривалась, как на ладони. Сторожили по двое – так легче было не уснуть, коротая время в разговорах.

Мы молчали. Ната совсем перестала есть и, лишь изредка, еле шевеля губами, просила воды. Тогда я или Элина смачивали ей губы, выжимая несколько капель в рот. Ната была в постоянном забытьи, а когда приходила в себя, никого не узнавала. Её лицо осунулось, нос заострился, а

желтизна, появившаяся на коже, неровными пятнами распространилась по всему телу. Глаза девушки сильно запали, и в них постоянно присутствовала боль… Элина, опухшая от рыданий, бессильно роняла мне голову на колени, и мы взглядами спрашивали друг друга – неужели это всё? Ната, девочка моя, милая, родная Ната! Так больно мне уже давно не было… Мне приходилось покидать её – заботы по устройству лагеря, ежедневная охота или рыбалка, сбор плодов в лесу – всё требовало моего внимания и моего присутствия. Люди очень быстро привыкли к тому, что теперь есть кто-то, кто должен принять на себя часть их груза, и порой это было совсем не то, что мне хотелось бы решать. Сова предупреждал меня – привыкать к роли вождя труднее всего будет мне самому… А вечерами, бросив все, я склонялся над измученным телом Наты и, взяв её узкую ладошку в свою, часами гладил и целовал её пальцы. Элина, чуть ли не силой, заставляла меня проглотить что ни будь. Тоже приходилось делать и мне – Огненная красавица совсем похудела и пошатывалась от усталости. Вернувшийся из прерий Док, был мрачен. Он не знал, как облегчить нескончаемые муки нашей девочки. Иногда я на руках выносил её на свежий воздух, надеясь на то, что дуновения свежего ветерка, унесут с собой хоть часть её страданий… За всё это время, мы с Элиной только раз были вместе, как муж и жена, и впервые, это происходило так, словно мы оба исполняли какую-то обязанность по отношению друг к другу… Ната, которая на первых порах чувствовала себя лучше, сама заставила нас лечь и с улыбкой наблюдала за нами, уверяя, что теперь непременно поправится, чтобы Линка не отняла у меня всю мужскую силу. Но она не поправлялась… Каждый день, каждая ночь все более ухудшали ее состояние, и все чернее лицом становился я сам. Ната, маленький человечек, встретившийся мне в самые мрачные дни всемирного кошмара, ставшая смыслом этой жизни – она уходила… И я был бессилен, что-либо изменить.

На вершине протяжно засвистел Бен. Кто-то, или что-то, приближалось к нашему укреплению. Я подхватил лук и колчан, которые мне протянула Элина, и выскочил из шалаша наружу. Тревога, поднятая сторожевыми, мгновенно собрала во внутреннем дворе всех, способных держать оружие, а иных у нас, кроме Тучи да мальчика, и не было… Элина вышла следом, подвешивая к поясу мешочек с камнями. Я жестом велел ей вернуться. Девушка вскинула голову и отрицательно покачала ею.

– Ты хочешь оставить меня совсем одного?,

– Дар… Я не могу так! – она взмолилась Мне невыносимо смотреть на нее, невыносимо сидеть и быть не в силах ничем помочь!

– Элина… Линочка, я прошу тебя! Кто-то должен быть с ней, если… Если она покинет нас именно сейчас. Я не могу остаться – я вождь. Люди ждут меня! Хотя бы ты…

Она понурила голову и, ни слова ни говоря, вернулась обратно в шалаш. Мне меньше всего хотелось сейчас быть вождём… Мы поднялись на стены и встали возле бойниц, вглядываясь в вечерние сумерки. Бен, спустившийся сверху, шепнул мне:

– Там две тени… Салли увидеть их далеко, в прерии. Мы молчать – не зная, что это быть. Потом убедиться – люди!

– Кто именно? Охотники… или бандиты?

– Нет! Они в шкурах – такие не носить синий человек!

У меня слегка отлегло от сердца – хотя, по прошествии некоторого времени, многие бывшие уголовники,

в большинстве своем, заменили истрепавшуюся одежду на кожу и мех зверей. Мы напряженно ждали. После возвращения Дока никто больше не приходил к нам из большой долины. Кто бы это ни был – враг или друг – повторения того, что произошло в форте в наше отсутствие, не хотел никто. И мы были готовы его защищать!

Послышался недоуменный возглас, и я еле сдержал Стопаря, приготовившегося метнуть на шум копьё.

– Брат мой, Дар! Слышишь ли ты голос Белой Совы? Или глаза индейца внезапно перестали ему служить?

– Я всегда рад тебя слышать, Сова!

– Мои глаза не видят костра твоего очага! Я не узнаю этого места – хотя был здесь всего две недели назад!

– Это та самая стена, которую я хотел возвести всегда! Бугай! – я повернулся к сыну Стопаря Возьми факел и посвети нашему другу!

Индеец пришел вместе с женой. Лекарства ли, или заклинания Стары – молодая женщина быстро поднялась на ноги. И, едва она почувствовала в себе силы пуститься в дальнюю дорогу – упросила Сову немедля проследовать в форт. Зорька хотела увидеть Нату, с которой очень сдружилась в последнее время, а после того, как они обе попали в плен, ощущала себя связанной с ней и иными узами. Индеец не возражал – по своим собственным соображениям…

Мне на удивление, весь последующий день Сова не упоминал о Нате и даже не навестил ее – все утро и почти весь последующий день он просидел на самой вершине скалы, будучи недвижим, словно изваяние… Он медитировал, устремив свой взгляд куда-то вдаль – в широту и простор степей.

Прошло два дня. Ната угасала на глазах. Она полностью перестала принимать пищу. Попытки её накормить кончалась ничем – ее моментально выворачивало, причем рвота могла продолжаться довольно долго, после чего она ещё больше слабела. Мы испробовали все, что только мог придумать Док – не помогало ни что. Болезнь убивала ее изнутри, медленно и верно разрушая организм девушки. Было даже странно, что она еще жива…

К исходу дня я проводил индейца к нашему шалашу. Его усталые глаза с тревогой посмотрели в сторону дежурившей у постели Элины.

– Что?

– Спит. Забылась…

Сова присел рядом и, взяв безвольную и исхудавшую руку Наты, стал нащупывать пульс:

– Сердце Маленького Ветерка бьется еле слышно, мой брат…

– Знаю. Мне кажется, что и моё стало стучать так же.

– Зорька хочет увидеть свою подругу, прежде чем… Ты позволишь?

Я молча опустил голову.

– Пусть войдет… Док поднял Ясную Зорьку. Но мне он не оставил надежды. Если бы были нужные лекарства. Если бы Док был Доком!

Сова отрицательно покачал головой:

– Нет. Горе затмило твой рассудок. Он умеет лечить. Рана твоей жены слишком сложна – она внутри. А он лучше разбирается во внутренностях животных, чем человека. Мужайся, мой брат!

– Лучше бы меня ударили, Сова. Почему я так медлил?

– Ты бежал быстрее всех, мой брат! Не кори себя понапрасну! Но разреши мне осмотреть ее. Всю. Если слабым оказался настоящий доктор – вдруг, что-то тебе сумеет подсказать индеец?

– Ты хочешь испробовать свои средства?

– Да. Но глаза Белой Совы должны видеть тело девушки.

Я заколебался лишь на мгновение… Элина вопрошающе посмотрела на меня, и я кивнул.

– Что ж… Пусть так и будет. Раздень ее, если так хочет шаман прерий…

Сова еле уловимо кивнул, похоже, он ждал именно этих слов.

Вошедшая Зорька тихо охнула и опустилась на колени возле тела своей подруги. Индеец долго смотрел в лицо, забывшейся тяжёлым сном, Наты, потом встал и, взяв меня за руку, вывел наружу. Зорька, еле сдерживающаяся сама, осталась утешать, давшую волю слезам, Элину.