На рубежах южных
Шрифт:
— Не грози!
— Погоняй отсюда!
— Ты панские замашки брось!
Какой-то казак в драной свитке заложил два пальца в рот и свистнул так пронзительно, что испуганные кони чуть не выломали оглоблю.
— Пошел! — подтолкнул Котляревский ездового.
Кони с места перешли в рысь.
Едва коляска скрылась за куренными строениями, как кто-то из казаков выкрикнул:
— Письменно жалобу подать!
— А где Дикун?
— А вон они!
Один из казаков указал на протискивающихся сквозь
— Где вы ходите? Тут Котляревский приезжал! Давайте жалобу писать! Грамотеи есть?
Откуда-то сбоку, от правления, вывернулся маленький, щуплый казак с чернильницей в руках.
— Жалобу так жалобу.
Он устроился на крыльце войскового правления, разложил бумагу, открыл чернильницу и почистил перо о свои спутанные рыжие патлы.
— Бумагу бы другую надо! — Казак–грамотей покачал головой. — Гербовую, орлёную!
— И такая пойдёт! Пиши!
— Жалоба атаману войска Черноморского от всех казаков, — вывел добровольный писарь.
Кто-то добавил:
— От всех казаков, бывших и не бывших в походе!
— Дописываю! — Перо снова заскрипело.
Со всех сторон посыпалось:
— Жалуемся на своих атаманов. Они незаконно нас на кордоны отправляют, а кой-кто откупается от службы!
— Довольствие за поход нам не выдали, а старшины и полковники провиант продали и деньги себе взяли!
— Не все сразу, не успеваю писать!
К писарю протиснулся Коваль.
— Пиши! Землю делят не по справедливости!
Не успел Андрей отойти в сторону, как другой казак уж подсказывал:
— Запиши: старшины лес рубят, а до нас только щепки долетают!
— Они суконные свитки носят, а мы задом светим!
— Попановали старшины, и годи!
— Допиши! Хай прогонят всех атаманов, новых будем выбирать!
Пот мелкими каплями стекал по лицу писаря, он не успевал вытирать его.
— Кончил, господа казаки! — наконец проговорил он.
— Писал писака, а читать будет собака, — пошутил один из казаков.
— Кто жалобу вручит?
— Дикун и Шмалько!
— Да пусть скажут, что не разойдёмся, покуда жалоба без ответа будет!
— Верно! Бери бумагу, Дикун!
Котляревский встретил Дикуна и Шмалько сдержанно, холодно, но вежливо. Прочитал жалобу, повёл плечами:
— Довольствие вам выдадут, а остальное в жалобе считаю написанным без основания. Так и передайте казакам. И ещё, — он прошёлся по канцелярии, — в последний раз говорю: добром расходитесь. А вам, Дикун и Шмалько, мой совет — вы первые начали смуту, вам первым и кончать ее…
Ни с чем вернулись на майдан Федор и Осип, передали ответ наказного.
Расшумелись ещё больше казаки:
— Тут будем стоять, не разойдёмся!
— Брешет, мы по справедливости жалуемся!..
— Душу из старшины вытрясем,
На четырнадцатый день бунта Котляревский действовал решительно. Вызвав Кордовского, он приказал арестовать Дикуна и Шмалько.
Выполнять распоряжение атамана приказано было полковнику Чернышеву, майорам Чепеге и Еремееву, поручику Шелесту и прапорщикам Голеновскому и Аксентьеву. В помощь Чернышеву Котляревский с умыслом выбрал людей, присланных из Петербурга, казачеству не знакомых. Они, по мнению атамана, будут действовать смело. Чернышев пытался увильнуть от неприятного поручения, но Котляревский прикрикнул на него:
— Сами разозлили казаков своими неподобающими делами, а теперь за чужие спины хотите схорониться!
Шли молча, и только на майдане Аксентьев шепнул Голеновскому:
— Что-то нет у меня веры, что кончится это добром…
Уже перевалило за полдень. Многие казаки ушли на ярмарку, а большинство, разбившись на кучки, сидело в холодке.
Заметив вооружённых офицеров, казаки прекращали разговоры, поднимались, шли за ними. Шум на майдане стихал.
— С чем пожаловали? — спросил кто-то из толпы.
Ему никто не ответил.
Дождавшись, пока все утихнут, Чернышев вызвал:
— Дикун, Шмалько!
Раздвигая казаков, Федор и Осип подошли к полковнику. Глядя Чернышеву в глаза, Дикун спросил:
— Что скажешь, полковник?
Все замерли.
— За подстрекательство к бунту распоряжением атамана войска вы арестованы, — объявил полковник. — Взять их под караул.
Аксентьев и Шелест рванули из ножен шашки, стали по бокам арестованных. Казаки взволновались:
— Наших берут!
— Не допустим! Мало они настрадались!
Кто-то отчаянно, с надрывом выкрикнул:
— Бей старшин!
— Бей! — подхватили другие.
Толпа ринулась вперёд. Подмяли Чепегу. Майор Еремеев потянул саблю, но Шмалько ударом кулака сбил его с ног. Еремеев, крякнув, мешком осел на землю. Шелест, пятясь, отбивался шашкой от наседавших казаков. Кто-то, зайдя сбоку, ударил его тупым концом пики по голове. Шелест упал. Аксентьев успел нырнуть в войсковой собор.
— Гляньте, Чернышев-то! — крикнул Собакарь и погнался за убегавшим полковником.
Тот был уже на ступеньках войскового правления, как Никита с силой ударил его пикой. Полковник, взмахнув руками, свалился на ступеньки. Кровь тёмным ручьём потекла вниз, впитываясь в горячую землю.
Прапорщик Голеновский успел запереться в караулке. В единственный оконный проем высунул ствол пищали. Раздался выстрел.
Толпа отхлынула. Ствол скрылся, но сейчас же высунулся вновь.
— Там пищали заряженные! — закричал кто-то.
Несколько казаков, зайдя со стороны, нажали на дверь. Сбитая из толстых дубовых досок, она не поддавалась.