На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Он бился за нее. Ту, что видел в тот миг перед глазами. Ту, что никак не мог оставить нынче одну…
И тут какая-то сила ухватила его со спины и выдернула из воды, протащив по льду. Вначале, правда, не удалось, и он больно ударился спиной, ломая края полыньи. Но спустя какое-то время он уже ехал по холодной тверди, с облегчением понимая, что спасен от темного омута, что едва не поглотил его.
— Барин! Дорогой ты мой! Барин! — склонилось над ним знакомое лицо дядьки, ходившего за ним с пеленок. — Что же ты, барин? Я ж кричал тебе, что там разлом впереди! Ямщик кричал! Куда
Дядька еще долго причитал над ним, пока вез его в санях, закутав в собственный тулуп, который сбросил еще там, на озере. Прижимал к себе, как мать прижимает несмышленое дитя, пытаясь скрыть от мороза влажные волосы под краем овчины. Отчитывал за оплошность и безрассудство нынешней ночью, начиная с выезда в непогоду со станции.
А он только смотрел на звезды в постепенно светлеющем небе и видел вместо них дом с высокой кованой оградой, в окне которого за кружевной занавесью угадывался девичий силуэт. И сердце глухо колотилось в груди в ожидании, когда отведет эту занавесь в сторону тонкая рука, и он увидит свою bien-aim'ee. Взгляд ее прекрасных голубых глаз обожжет до самого нутра и заставит вспомнить, что у него все еще бьется сердце в груди, что оно все еще живо…
Глава 19
Лиза медленно открыла глаза, наконец-то выплывая из топкой трясины глубокого сна. Через щель в неплотно задернутых портьерах в комнату вовсю пробивались солнечные лучи, и в потоке света лениво кружились крошечные пылинки. Где-то игриво рычал Бигоша. Верно, вновь утащил одну из туфель мадам и в эту минуту с наслаждением грыз ее, разрывая тонкий шелк острыми зубами. В соседней комнате неспешно ходили, что-то напевая, но так тихо, что слов было не разобрать.
«Ирина», — узнала по голосу Лиза, с явным усилием удерживая веки открытыми. Девушка резко села в постели, понимая, что если хотя бы на минуту закроет глаза, то снова станет пленницей сладкой, безмятежной дремы, как уже было несколько раз за утро. Это движение отдалось легкой тянущей болью внизу живота, и Лиза озадаченно нахмурилась. А потом вспыхнула огнем стыда, когда в голове одна за другой стали всплывать картинки, вызывая в ней странный ответный трепет.
Обнаженная кожа под губами. Властные мужские руки на ее теле. Темные густые волосы под ее пальцами. Черные, как глубокий омут, глаза внимательно вглядываются в ее лицо.
Это, должно быть, сон. Как тогда, несколько дней назад. Это непременно должен быть сон! Ведь в то утро она тоже проснулась с томлением в душе и какой-то странной тяжестью внизу живота. «Вроде бы все то же, а вроде и нет», — подумала Лиза, откинув одеяло.
У нее всегда был беспокойный сон — за ночь сбивала простыни, а подол ночной сорочки, к ее стыду, задирался едва ли не до ушей. Вот и сейчас ноги и бедра были обнажены, и на светлой коже виднелись небольшие смазанные темные пятнышки. Нет, это вовсе не ежемесячные недомогания, если расчеты Лизы были верны. И тогда это означало только одно…
«Не думать, не думать, не думать…» — как заведенная механическая кукла, мысленно повторяла Лиза, пока шла от постели к туалетному столику, пока наливала воды
Последнее желание в ту же минуту отпало за ненадобностью, потому что Лиза встретилась взглядом с Ириной. Горничная, видимо, уже некоторое время стояла в дверях и молча наблюдала, как она со злостью трет тряпицей кожу бедра. Лиза мгновенно покраснела, выдавая себя с головой.
— Вас спрашивала барыня, — тихо проговорила Ирина, забирая тряпицу из Лизиных рук, чтобы помочь ей. — Велела позвать вас тотчас же, как пробудитесь. А коли не подниметесь с постели до сумерек, силой будить.
— До сумерек? — удивленно переспросила Лиза.
— Так уж отобедали давно, барышня. Скоро к чаю звонить будут, — ответила Ирина, аккуратно вытирая кожу девушки сухим полотном. А потом взглянула вопросительно, словно пытаясь разгадать по лицу Лизы, верно ли она поступила. — Я барыне ни полсловечка о том, что ночью было нынешней, не сказала. Коли решите сказать, говорите. Коли прикажете слова ваши подтвердить, и тут я с вами. Хотя барин…
— Барин?.. — смущенно отводя взгляд в сторону, спросила Лиза, делая вид, что разглаживает опущенный после омовения подол сорочки. Явно вынуждая Ирину продолжить, что та и сделала нехотя.
— Хотя барин молчать велел обо всем, когда ночью сюда вас принес.
Разве ж она не знала этого? Разве он сам не сказал ей вчера, что не намерен нести ответственность за то, что может произойти, перекладывая всю тяжесть поступка только на ее плечи? Все честно. Это было только ее решение — перешагнуть ту самую грань, после которой не было ничего, кроме пустоты. Тогда отчего же так больно сейчас? И так хочется плакать…
Лиза словно наяву услышала свой шепот, который так и остался безответным в те мгновения, когда отступило прочь настоящее и забылось мучительное прошлое. Жалела ли она о тех нежданно для нее самой вырвавшихся словах? Нет, отчего-то не жалела. Как не было сожалений и о том, что произошло ночью. Лишь горечь от разбитой надежды на то, что все могло быть иначе, что то, что она чувствовала и тогда, и сейчас хотя бы на малую толику было взаимным. И видит бог, ей до безумия этого хотелось! И сила этих незнакомых ей ранее чувств пугала.
— Lisette, venez me voir![191] — раздался вдруг властный голос из соседней комнаты, и Лиза испуганно посмотрела на Ирину. — Я слышу, что вы поднялись с постели… venez me voir!
— Мадам здесь? — шепотом спросила Лиза у Ирины. — Я полагала, она внизу…
Ответить горничной помешал приказ, прозвучавший уже громче и настойчивее, чем минуту назад, и Лизе пришлось подчиниться, несмотря на то, что Ирина вдруг попыталась зачем-то остановить ее, ухватившись за рукав сорочки.
Софья Петровна, уже облаченная в платье к ужину, полулежала на кушетке возле окна. Она занималась починкой кружевного воротничка и тут же отложила его в сторону, едва Лиза ступила на порог ее спальни.