На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

Они всю жизнь меня вели И в них — вся жизнь была. И вот живыми не дошли Сюда… А жизнь — прошла. 14 июля 1986

Мечты исполнились

_Сон

Я вернулся… Благодать! Больше не о чем мечтать. Сон свершился наяву, Паровоз летит в Москву. …Но с тоской в окно гляжу: В вагонзаке я сижу. Январь 1987

Брайтонские

брюзжания

Я в Брайтоне свой кончу век, Где за окном почти до лета На тротуарах скользок снег, А на уборку денег нету. Верней — расчёта… Трезв расчёт. Впрямь большинство спасёт сноровка А шею кто себе свернёт — Дешевле выплатить страховку. А мне-то что? Но вот в окно Гляжу… И злюсь. Брюзжу с чего-то. Как будто мне не всё равно, Какие в Брайтоне расчёты. Что злиться, если жив-здоров? И твёрдо ведаешь к тому же, Что здесь ты в лучшем из миров, А остальные — много хуже. Всё так, но страх меня гнетёт, Что и когда беда накатит, Здесь тот же скажется расчёт И на спасенье средств не хватит. 1987

Виктору Некрасову

_{К его 75-летию}

Взлёт мысли… Боль тщеты… Попойка… И стыд… И жизнь плечом к плечу… — Куда летишь ты, птица-тройка? — К едрёной матери лечу… И смех. То ль гордый, то ли горький. Летит — хоть мы не в ней сейчас… А над Владимирскою горкой Закаты те же, что при нас. И тот же свет. И люди даже, И тень всё та же — как в лесу. И чьё-то детство видит так же Трамвайчик кукольный внизу. А тройка мчится!.. Скоро ухнет — То ль в топь, то ль в чьи-то города. А на московских светлых кухнях Остры беседы, как всегда. Взлёт мысли… Гнёт судьбы… Могу ли Забыть?.. А тройка влезла в грязь. И гибнут мальчики в Кабуле, На ней к той цели донесясь. К той матери… А в спорах — вечность. А тройка прёт, хоть нет пути, И лишь дурная бесконечность Пред ней зияет впереди. А мы с неё свалились, Вика, В безвинность, правде вопреки. …Что ж, мы и впрямь той тройки дикой Теперь давно не седоки. И можно жить. И верить стойко, Что всё! — мы люди стран иных… Но эти мальчики!.. Но тройка!.. Но боль и стыд… Что мы без них? Летит — не слышит тройка-птица, Летит, куда её несёт. Куда за ней лететь стремится Весь мир… Но не летит — ползёт. А мы следим и зависть прячем К усталым сверстникам своим. Летят — пускай к чертям собачьим. А мы и к чёрту не летим. И давней нежностью пылая К столь долгой юности твоей, Я одного тебе желаю В

твой заграничный юбилей, Лишь одного, коль ты позволишь: Не громкой славы новый круг, Не денег даже… А того лишь, Чтоб оказалось как-то вдруг, Что с тройкой всё не так уж скверно, Что в жизни всё наоборот, Что я с отчаянья неверно Отобразил её полёт. Лето 1985

Джон Сильвер [6]

_{Подражание английской балладе}

Забыть я это не смогу — хоть всё на свете прах. Был за морями МГУ, а Гарвард — в двух шагах. Была не сессия ВАСХНИЛ — церковный строгий зал, Где перед честными людьми Джон Сильвер речь держал. Был честен зал, добро любил, пришёл за правду встать. Но, словно сессия ВАСХНИЛ, хотел одно — топтать. Шли те же волны по рядам, был так же ясен враг. Ну, в общем, было всё как там… А впрочем, нет, не так. Здесь — честно звали злом добро, там — знали, кто дерьмо. Там был приказ Политбюро, а здесь — всё шло само. Само всё шло. В любви к добру, в кипенье юных сил Был втянут зал в свою игру и в ней себя любил, И, как всегда, сразиться он был рад со злом любым. Но главным злом был Сильвер Джон, стоявший перед ним.

6

Президент Бостонского университета.

Джон худощав был, сухорук, натянут, как стрела, Но воплотил для зала вдруг всю власть и силу Зла. Джон точен был и прав кругом, но зал срывался в крик. Не мог признать, что зло не в том, в чём видеть он привык. И злился в такт его словам, задетый глубоко. Не мог признать, что зло не там, где смять его легко. За слепоту вступался он из жажды верить в свет. Хоть на него был наведён незримый залп ракет. Хоть, как всегда, с подземных баз, из глубины морей Следил за ним недобрый глаз, глаз родины моей. О, этот глаз… Он — боль моя и знак глухой беды. В нём след обманов бытия, сиротство доброты. В нём всё, чем жизнь моя ярка, всё, что во мне своё: Моя любовь, моя тоска и знание моё. Всё испытал я: ложь и сталь, узнал их дружбы взлёт… И знанью равная печаль в душе моей живёт. Но залу был сам чёрт не брат, и плыл он по волне, Как плыли много лет назад и мы в своей стране. И я, доплыв, на зал глядел и жизни был не рад. Казалось: дьявол им вертел — мостил дорогу в ад. И всё сияло — вдоль и вширь в том буйстве светлых сил, И «пидарас», борец за мир, плечами поводил. И рёв стоял. И цвёл Содом. И разум шёл на слом. И это было всё Добром. И только Сильвер — Злом.