На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

То дальний блеск, то лужи строек лишь… Да знал ли тот игрок шальной, С кем и на что играл — и проигрыш Какой оплачивал ценой. Не знал… Но верил в даль, в движение. И в споре с веком и судьбой Полёт души и напряжение Всю жизнь поддерживал борьбой. Теперь глядит глазами шалыми, Как бьётся, ужаса полна, В когтях чертей страна усталая, Проигранная им страна. И

на душе-то — ох не весело. Но есть надежда — Божий суд. Где с подписью его все вексели, Как при мошенстве, — не учтут. Начало 1990-х

* * *

Простите все, кого я не любил. Я к вам несправедлив, наверно, был. Мне было мало даже красоты Без высоты и строгой простоты. Мой суд был строг… Но даже след сгорел Высот, с которых я на вас смотрел. К чему тот суд? Теперь, как вы, и я Стою в конце земного бытия. И вижу вас… Как я, кто вас судил, — В свой страшный век доживших до седин. Ему плевать, что думал кто о ком, — Всех, как клопов, морил он кипятком. И, как картошку, пёк в своей золе, Но, как и я, вы жили на земле. И извивались каждый день и час. Я ж красоту любил — судил я вас… А если б не судил — то кем бы был?.. Простите все, кого я не любил. Начато в Норвиче в июле 1992, закончено в Бостоне 7 августа 1992.

* * *

Дни идут… а в глазах — пелена. Рядом гибнет родная страна. Мало сил… Всё тусклей боль и стыд. Я кричу, а душа не кричит. Я свой крик услыхать не могу, Словно он — на другом берегу. Нортфилд, Вермонт, июль 1991

Тем, кто моложе

Наш путь смешон вам? — Думайте о нём… Да, путались!.. Да, с самого начала. И да — в трёх соснах. Только под огнём. Потом и сосен никаких не стало. Да, путались. И с каждым днём смешней, Зачем, не зная, всё на приступ лезли. …И в пнях от сосен. И в следах от пней. И в памяти — когда следы исчезли. Ах, сколько смеху было — и не раз — Надежд напрасных, вдохновений постных, Пока открыли мы — для вас! для вас! — Как глупо и смешно блуждать в трёх соснах. 11 сентября 1991

* * *

Клонит старость к новой роли, Тьму наводит, гасит свет. Мы

всю жизнь за свет боролись С тьмой любой… А с этой — нет. Мало сил, да и не надо, Словно впрямь на этот раз Тьмою явлен нам Порядок, Выше нас, мудрее нас. Словно жизнь и ход событий Нам внушает не шутя: Погостили — уходите, Не скандальте уходя. 1990-е

* * *

_{Вариант}

Клонит старость к новой роли, Тьму наводит, гасит свет… Мы всю жизнь за свет боролись С тьмой любой… А с этой — нет… Нет, не бунт — покорность боли. Что тут можем — ты иль я? Против нас — не злая воля, А пределы бытия. Тьмою возраст обступает. Что ж, смирись — в душе, в уме… И не верь, что утопает Вся Россия в той же тьме. А — похоже! Смотрим с болью На неё, свой крест неся. Примиряться с этой ролью Нам к лицу, а ей нельзя… Ей нельзя: она — Россия, Вот и бредим, ищем путь… Хоть уходим, хоть бессильны Даже пальцем шевельнуть. 1990-е

Старый хрен

Старый хрен, куда ты прёшься, Что ты дома не (сме)ёшься? Из частушки

Без тебя — зима и осень, Сонь и тишь… Старый хрен, куда ты прёшься? Что ворчишь? Бьёшься лбом? — Нашёл оружье Против стен!.. Никому ты здесь не нужен, Старый хрен. Ты тут чужд — с тревогой, с болью — Всем… Везде… В заблужденьях, а тем боле — В правоте. Правота — смешная крайность, Странный крен. Уж такая тут «ментальность», Старый хрен. С нею спорить бесполезно, Зряшный труд. С нею жить неинтересно… Но — живут. Что ты прёшься? Разве дело Биться лбом? «Что ты дома не…» Ах, где он, Этот дом? Сам ты дом сменял на волю, Тьму на тьму… Позавидовать бы, что ли? Да кому! Некому… Да и не надо: Прожил жизнь. Что-то помнишь? Вот и ладно. И держись.