На сопках Маньчжурии

Далецкий Павел Леонидович

Со времени назначения Куропаткина командующим Маньчжурской армией Куропаткин и Алексеев не встречались. Куропаткин знал, что Алексеев недоволен его назначением: как же, его, видите ли, не спросили! Осматривая в марте цзиньчжоускую позицию, он выразился так: «Следовало бы, прежде чем назначать Куропаткина, спросить меня. Я как-никак главнокомандующий…» И своему начальнику штаба Жилинскому там же сказал: «Я ему все время говорил, что японцев не следует пускать за Ялу, а он утверждает, что нужно, чтобы их припереть».

Эти

слова немедленно стали достоянием штаба Куропаткина.

Куропаткина особенно возмущала грубость выражения: «… а он, то есть он — Куропаткин, утверждает, что нужно, чтобы их припереть».

Надо написать обстоятельный доклад государю: Россия — держава сухопутная. В разыгравшейся борьбе нельзя на первое место ставить несколько вооруженных пушками коробочек, называемых броненосцами. Нельзя рисковать армией и создавать новые трудности для достижения победы… Поэтому вопрос о главнокомандующем должен быть разрешен так, чтобы армия не была поставлена в тягчайшие условия зависимости от флота.

Именно так! Куропаткин закрыл тетрадку. Широкий, удобный стол, кресла. Образ Николая Мирликийского в углу. На стенах портреты государя и государыни.

В дверь просунулось длинное, носатое лицо прапорщика милиции Торчинова, бессменного ординарца Куропаткина со времен среднеазиатских походов.

— Ваше высокопревосходительство, едет!

Куропаткин не торопясь вышел на перрон.

К вокзалу приближался поезд. Хор трубачей заиграл марш. Головы любопытных китайцев показались над заборами. Куропаткин подошел к краю платформы.

Дородный, с окладистой бородой, Алексеев напоминал Александра III, подтверждая своей наружностью слухи о родстве с государем.

— Очень рад видеть вас, ваше высокопревосходительство! — проговорил Куропаткин.

— Взаимно, Алексей Николаевич!

Алексеев прошел вдоль фронта встречавших его офицеров штаба, потом почетного караула.

Караул без движения замер на солнцепеке. Лица, руки, рубашки взмокли от пота.

— Жарко небось? — спросил адмирал.

— Так точно, ваше высокопревосходительство, — весело отчеканил фельдфебель. — Спасу нет.

— А ведь у нас в России поди только весна!

— Так точно, ваше высокопревосходительство, весна!

Алексеев проследовал в вагон к Куропаткину, огляделся, сказал: «Просторно!» — и сел в кресло против стола.

— Сюда, ваше высокопревосходительство… — Куропаткин приглашал в кресло за столом.

— Нет, зачем… вы — хозяин.

Достал носовой платок, вытер лоб и уголки глаз.

— Едва проскочил! Вечером двадцать второго числа японцы высадили десять тысяч и перерезали железную дорогу. А мы выехали в полдень.

Опять вытер лоб.

То, как Алексеев вытирал лоб, как смотрел не на собеседника, а на пол, перед своими сапогами, показывало, что он раздражен до последней степени, и это его раздражение тотчас же передалось Куропаткину.

— Без помощи извне

Порт-Артур долго не продержится, — проговорил Алексеев.

— Помилуйте! — воскликнул Куропаткин. — Помнится, вы неоднократно утверждали, что Порт-Артур неприступен, что для обороны его достаточно одной дивизии. Теперь же, когда крепость даже еще не осаждена, вы, ваше высокопревосходительство, требуете немедленно выручать ее.

Алексеев насупился.

— Запасов нет. Больше двух-трех месяцев не продержится.

Куропаткин помолчал.

— Я не могу прежде всего думать о крепости, — затворил он, — ибо назначение всякой крепости — облегчать действия полевой армии и служить ей поддержкой. А не наоборот.

— Вы опять со своей схоластикой! Разумное назначение крепости и полевой армии — помогать друг другу.

— Ваше высокопревосходительство, я хочу, чтоб вы поняли, что руководит мной.

— Я знаю, что руководит вами: ваша старая вражда к Порт-Артуру.

— Я всегда считал нужным наш отказ от Порт-Артура и Квантуна, — деревянным голосом проговорил Куропаткин, — ибо для меня несомненно было, что и Порт-Артур и Квантун — источники для нас всевозможных бедствий.

— Никак мы с вами, Алексей Николаевич, играем в жмурки, — насмешливо заметил Алексеев. — Это вы потом говорили, когда увидели, что Япония готовится к войне… А в 1898 году, насколько мне известно, именно мы требовали занятия всего Ляодуна. Иначе, мол, мы не сумеем защитить ни Порт-Артура, ни Дальнего. Сначала вы хотели захватить Маньчжурию, как захватили Бухару, а потом, когда увидели, что это настоящая война, поджали хвост. Последующая ваша политика была очень вредна. Вы человек государственный, Алексей Николаевич, а не хотите понять, что развитие России невозможно без теплых морей. Без теплых морей флот наш судеб России не может решать.

Куропаткин откинулся в кресле, брови его высоко поднялись.

— А зачем России, вопреки истории, вверять свою судьбу флоту? Разве Россия — государство островное? Могущество России создано кровью и доблестью сухопутной армии. Я всегда помню, с какой кровью, с какими трудами выходили мы к Балтийскому и Черному морям.

— Если в прошлом невозможно было развитие России без берегов Балтийского и Черного морей, в настоящее время оно невозможно без берегов Тихого океана, ибо интересы всех наций перебираются на берега Тихого океана.

— Осмелюсь напомнить, — несколько повысил голос Куропаткин, — что у государств есть задачи первостепенные и второстепенные. Так, торговля наша внутренняя и внешняя с Дальним Востоком — задача второстепенная, ибо при огромных незаселенных пространствах и самой незначительности русского населения к востоку от Байкала приносимые ради этой торговли тяжелые жертвы не окупятся. Они лягут бременем на живущее поколение, ослабят его культурный рост, а вместе с тем и наше положение в Европе.