На сопках Маньчжурии

Далецкий Павел Леонидович

В Питере его ждет Маша. Маша… Машенька, милая женушка!.. Пойдут они к попу, обвенчаются, и перед всем миром она будет его женой.

Маша на вокзале его не встретила. И хорошо, что не встретила, умница! Цацырин соскочил с подножки вагона и смешался с толпой, но все смотрел по сторонам: а вдруг в толпе ее лицо… Подойти к нему она не подойдет, но все-таки они увидят друг друга.

Однако Маши не было… Ну и хорошо, что не было, умница!

Вот он, Питер! Вокзал, носильщики, господа жандармы. Под сводами

вокзала пахнет паровозным дымом, совсем не так, как где-нибудь на пролетной станции.

Площадь перед вокзалом, извозчики, лихачи… Подкатывает дилижанс. Посередине длинная мягкая скамья, садись и кати к Адмиралтейству! Питер, родной город!

На следующий же день он устроился на работу. Ваулин получил военные заказы, и у проходной конторы висело объявленьице: «Прием рабочих и мастеровых».

После работы отправился в баню и парикмахерскую. Надел вышитую украинскую рубашку, поверх серенький пиджачок. Сказала Маша родителям или не сказала? Может быть, ничего и не сказала…

На заводе обещали дать комнату, соседнюю с малининской, освободилась. Маша будет довольна. Мать рядышком… Чего лучше!

Машу встретил в коридоре… Но она не бросилась к нему навстречу, только сказала, точно спросила:

— Сергей? Ты?

Высвободив свои руки из его, смотрела на него не улыбаясь, точно ощупывала его.

— Я, я! Приехал и уже на работе. Мать и отец знают о нас с тобой?

Отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Идем! — сказала она и повела его в комнату.

Познакомился с отцом и матерью. Чаем угостили, варенье клюквенное нашлось… Вот клюква ягода, всем ягодам ягода… Соберешь ее на болоте в сентябре, и лежит она у тебя в ведре до следующего сентября… И сила в ней богатырская… На юге много хорошего, а вот клюквы, поди, нет.

Так и сидел бы, не вставая из-за этого стола. Да нельзя, времени нет…

— Заглядывайте к нам, — приглашала Наталья Кузьминишна. — Гостям мы всегда рады.

Маша вышла с ним в коридор.

— Нездорова я, Сережа… Прощай, дорогой… прощай…

Сергей медленно спускался по лестнице, и тут его пронизала догадка: беременна! Вот почему такой взгляд, вот почему нездорова… В первый-то раз страшно!

За время, которое понадобилось, чтобы дойти до дверей на улицу, догадка превратилась в уверенность, и Сергей в размягченном настроении появился у Парамонова.

Они долго жали друг другу руки, обнимались, приглядывались. Парамонов восклицал:

— Варюша, взгляни-ка на него… Совсем мужиком стал!

Варвара спешно собирала на стол. Она была высокая, худощавая, смуглое лицо ее было так молодо, что казалось подчас лицом подростка.

— Нет уж, не отказывайтесь! Пили вы не пили, нас это не касается. Гриша, сбегай… Или я сама?

— Ты уж сама.

До позднего вечера засиделся Цацырин у товарища.

Парамонов провожал его. В темной улочке осторожно взял под руку:

— Сережа, я решил тебе сказать. Потому что не верю, и никогда не поверю. Понимаешь ли… Маша приехала и привезла относительно тебя подозрения…

Слово за словом рассказал Цацырину все.

Антон Егорович и Маша, два человека, которые были для Цацырина ближе всего на свете!

— Иди, Гриша, я посижу здесь…

Парамонов уловил в его голосе слезы. Цацырин плакал. Никогда в жизни не плакал, а тут слезы текли безудержно, как у ребенка.

— Ну что ты, Сережа! Все объяснится… Я не верю… и другие не поверят… Ты же наш, Сережа!

— Не беспокойся за меня, — сказал Цацырин. — Спасибо тебе…

Пошел в обратную сторону. Ничего не видел: ни домов, ни неба, на котором продолжала тлеть белесая полоска. Свернул в переулок. Бревно лежало около забора. Сел на бревно, прижался плечами к забору и закрыл глаза.

«Страшная борьба у нас, Антон Егорович… Как ни больно, но ты прав! Но Маша?»

Он ставил себя на ее место. Разве он не прежде всего бросился бы к ней? Взглянуть в глаза, спросить и решить все мгновенно — сердцем!

А Маша пошла и доложила Красуле.

Не могла любить, не могла!..

15

Собрание было небольшое, всего шесть человек. Вел собрание Красуля. Он начал с того, что считает собрание как бы излишним, потому что оно ничего не может разрешить и, следовательно, ни к чему не может привести: надо ждать возвращения Глаголева, на которого ссылается Цацырин.

Совершенно ясно и без собрания, что Цацырин будет отрицать все.

— Ведь будешь отрицать?

Цацырин не отозвался.

— Ну что ж, приступим, — решил Красуля. — Суть дела ясна.

Маша думала, что он предложит выступить ей, как человеку, который привез предостережение и который, естественно, осведомленнее других, но Красуля не любил, чтобы кто-нибудь был осведомленнее его, и сказал вступительное слово сам. Потом говорил Цацырин. Он рассказал, как спорили и боролись между собой Грифцов и Глаголев и как он, Цацырин, обрадовался, что Глаголев хоть что-нибудь хочет передать Грифцову, — значит, не поссорился с ним вконец. Поэтому не подумал и понес листовки.

По лицам товарищей Цацырин понял: ему верят.

— Я ручаюсь за него, — сказал Парамонов. — Если что-нибудь не так, мне рубите голову вместе с Сергеем.

— А какая от этого, позволительно спросить, будет польза? — насмешливо спросил Красуля.

Парамонов рассердился:

— Я ручаюсь, — значит, того, что вы наговорили, нет. Вот какая польза!

— Ты один, что ли, ручаешься? — повысил голос Красуля. — Кто еще ручается? Больше никто?