На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— А мне все равно, Горшенин, устала я или не устала.
Горшенин внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.
Нина легла на одеяло и прислушалась к вечернему гомону птиц. Птицы кричали на все лады. Особенно ей понравился голосок одной птицы. Птица сидела в чаще и посвистывала то громче, то тише. И в этом свисте была несомненная печаль. Маленькое пернатое существо о чем-то печалилось. «Вот и птица грустит», — подумала Нина.
«Ну что ж, буду жить одна. Буду просвещать,
Но эти мысли не утешали. Было горько и хотелось плакать… Но ни за что в жизни она не заплачет!
Горшенин принес второе одеяло.
— Я отчасти посвящен в ваше несчастье… Чем мне вас утешить? Что Логунов хороший человек, вы и без меня знаете. Но ведь счет в данном случае идет, не на «хороший и плохой», а по другой категории, где за основу счисления принимается ваше сердце… Но вы, Нина, хоть немножко да прикоснулись к правде. Она велика, наша правда. Она в самых великих несчастьях может утешить.
— Я думаю именно так, — сказала Нина и заплакала.
6
Свистунов снова рассматривал в бинокль вечереющие, покрытые легким багрянцем сопки. Эти горы, издали напоминавшие правильные пирамиды, бесконечное количество скал и вершин, густые леса в долинах внушали ему серьезные опасения. За реку ушли дивизионные охотники. Но Свистунов думал, что не худо бы послать и своих, вот как ходил когда-то Логунов, и отлично ходил.
— Как вы думаете, Василий Васильевич? — спросил он Шапкина.
Шапкину тоже не нравились сопки. И главное, не нравилось то, что после разговора с артиллерийским поручиком он потерял чувство уверенности и опоры. Какую-то одинокость он почувствовал.
— Я тоже так думаю, Павел Петрович. Очень не мешает.
— Вон мимо лагеря стрелкового полка и туда, по той расщелине.
— А я бы не путался, — сказал Шульга. — Раз наша обязанность не наступление, а оборона весьма сильных позиций, на кой черт лезть в разведку? Пусть японец разведывает. Нам нечего разведывать.
— Знать врага полезно при всех обстоятельствах, — заметил Свистунов.
Когда стемнело, охотники выступили под командой Шапкина.
Корж и Емельянов шли впереди, цепочка раскинулась по флангам.
За Коржом и Емельяновым шагал Логунов. Снова над ним были звезды, снова ухо напряженно ловило шорох, снова весь мир вокруг был мир притаенный, подстерегающий, готовый нанести смертельный удар.
Всматриваясь в темноту гор, прислушиваясь к пению цикад, ропоту потоков, он почти наскочил на Коржа и Емельянова.
— Ваше благородие, — прошептал Корж.
Но
Подошел Шапкин.
Смотрели. Огонек то разгорался, то затухал.
— А вот второй и третий, — указал Шапкин, — это бивак. Если здесь много войск, то удар готовится как раз по нашей сопочке.
— Дозвольте, ваше благородие, мне с Емельяновым, — попросил Корж.
— Только осторожно, остерегайся заставы.
Два человека шагнули в темноту и пропали.
В напряженной, казалось ненатуральной тишине ждали выстрелов.
— Вот оно, батенька, — прошептал Шапкин, — каждый раз думаю — война! Плохая все-таки штука. — Он вздохнул.
Логунов видел близко от себя его лицо, слышал короткое дыхание: Шапкин быстро уставал от ходьбы.
Прошло полчаса, час…
Тихий оклик впереди. Корж и Емельянов докладывают:
— Японцы! Сдается, целая бригада. За деревней занято под лагерь бобовое поле. А за полем еще огоньки.
Разведка круто повернула влево, чтобы обследовать правый японский фланг. Шли бесшумно, напрягали зрение. Но горы были черны.
Голоса! Может быть, свои, дивизионные охотники?
Ветер доносил запах хлебного поля. Шли легким, скользящим шагом, держа наготове оружие.
Говор ближе. Камень хрустнул под сапогами. Тогда поползли. И когда разговор стал совсем близок, легли.
Лежали и слушали.
О чем говорили эти люди, их враги? Судя по спокойному тону, предмет разговора был самый мирный.
— Назад! — прошептал Шапкин.
На обратном пути Шапкин и Логунов шли рядом. Было около трех часов ночи. Надо успеть до зари пробраться к реке.
И все-таки отряд делает маленький крюк, чтобы предупредить стрелковый полк, слишком далеко выдвинутый. Против него и против батальона Свистунова сосредоточено не меньше бригады. Значит, на этих участках будут главные атаки.
Вот холмы, занятые полком.
— Пойдем я да вы, — говорит Шапкин, — да еще Емельянова прихватим. Командира полка я знаю, служили вместе.
Взбирались на сопку. Снизу вверх ясно видны кусты. Вот фигура часового.
— Как бы он еще не пальнул в нас, — заметил Шапкин. И крикнул: — Эй, братец, свои!
— Свои! — повторил Логунов.
Они увидели, как часовой стал делать торопливые жесты, точно усиленно звал к себе.
Шапкин ускорил шаг. Хватая воздух ртом, цепляясь руками за кусты, он поднимался вслед за Логуновым.
И вдруг ночную тьму, ночную тишину разорвали выстрелы. Там, где стоял часовой, виднелись тени, они мелькали, припадали…