На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Сапоги были пыльны и грязны. Он подошел к ручью и вымыл их.
«Если она здесь, может быть, она уже и знает… Нет, наверное, ничего не знает…» Застегнул китель.
— А, это вы, поручик! — Нинино лицо осунулось, губы побледнели. Только одни глаза продолжали сиять. Но сияли они мучительным, нездоровым светом.
«По-видимому, знает», — решил Топорнин.
— Я видела генерала Келлера за пять минут до его смерти. Он проскакал мимо меня, кинул мне два слова… и вот… погиб… Его вынесли на солдатской
«Не знает», — со страхом решил Топорнин, разглядывая ее темную от загара шею, волосы, подобранные к затылку, и чувствуя, что у него нет сил нанести ей удар.
Руки ее с величайшей осторожностью и вместе с тем быстротой делали перевязку.
Подошел Емельянов, она взглянула искоса, увидела его, сказала с каким-то замешательством:
— Здравствуйте, Емельянов… значит, и вы здесь… ну, как… все у вас в порядке?
— Так точно, все… японцев били, а потом по приказу отошли. Только наш поручик Николай Александрович… остались с честью на поле брани, — твердо сказал Емельянов.
«Боже, какой я мерзавец! Солдат… без подготовки…» — мелькнуло у Топорнина, но вместе с тем он почувствовал невыразимое облегчение оттого, что самое главное уже сделано.
— Нина Григорьевна, разве вы не знали? — с глупой развязностью сказал он фразу, которую менее всего собирался говорить, хотел еще что-то сказать, но все забыл, все вылетело у него из головы при виде того ужаса, которым наполнились ее глаза.
— Этого не может быть, — шепотом сказала Нина.
Топорнин торопливо и сбивчиво стал рассказывать.
Он рассказывал камню. Она не двинулась, не шелохнулась, слушая его.
Во время боя она думала о чем угодно, но только не о смерти Николая. О собственной смерти, о том, что будет с Николаем, когда он узнает о ее смерти, о том, что было вокруг… Она даже не предполагала, что Николай в Восточном отряде.
— Что ж это такое, что ж это такое? — шептала она, начиная в сотый раз накладывать ту же повязку. — Горшенин, помогите мне…
Горшенин быстро сменил сбившиеся окровавленные бинты.
Когда всех раненых привели в порядок, студент отправился к водопаду вымыться и освежиться. Он был мрачен. То, что он видел во время боя и только что в ущелье, оставило в нем тяжелейший осадок. Он, конечно, не думал получать на войне приятные, легкие впечатления, но он не ожидал и такого количества крови и страданий.
Коренастый солдат мыл у водопада голову. Широкие могучие ладони с оттопыренными, кривыми, как у завзятого слесаря, большими пальцами, ослепительно белые плечи под кирпичной каймой шеи. Солдат посторонился, посмотрел на Горшенина…
— Леня! — проговорил вдруг Хвостов.
Как были — один полуголый
19
Свистунов явился к генералу Кашталинскому.
— Капитан Свистунов, поскольку вы были в непосредственном подчинении штаба Восточного отряда, я с вами поговорю лично. Что это вы за штуку выкинули?
— Прошу, ваше превосходительство, разъяснить, что именно вы подразумеваете под штукой?
— Я подразумеваю ваше безобразие. Кто вам разрешил атаковать противника?
— Ваше превосходительство, обстановка приказала.
— Стратег, Суворов! Обстановка приказала! — Кашталинский стукнул кулаком по столу. — Вы слышите, Андрей Иванович, — обратился он к Семенову, — капитану обстановка приказала! Не я ему приказал, а обстановка! Откуда вы можете знать обстановку? Сегодня обстановка приказывает командиру батальона, завтра она будет приказывать командиру роты! А там унтер-офицеры будут у нас решать судьбу сражений?
— Ваше превосходительство, судьбу сражений решает солдат.
Кашталинский посмотрел на командира батальона. Глаза капитана были суровы и спокойны.
— Должен сказать, что из штаба я не получил ни одного ответа на свои донесения.
— Сколько людей уложили? — отрывисто спросил Кашталинский.
— Пало на поле боя сто девяносто семь.
— За эти сто девяносто семь вы обязаны ответ держать перед богом и государем. А с меня спросит командующий армией. Изволите видеть, капитану приказала обстановка уложить сто девяносто семь солдат!
— Ваше превосходительство, если б была в нужном количестве артиллерия и если б меня поддержали, жертв было бы меньше.
— Не умничать, черт возьми! Вы капитан, а не мальчик! Растрепали батальон, истребили людей. Вам взвода доверить нельзя. Я доложу о вас командующему.
Свистунов глубоко вздохнул и тихо, но отчетливо сказал:
— А я, как дворянин и солдат, доложу о вас государю императору!
Кашталинский откинулся к спинке стула.
— Что, что-с?
— Вы и подобные вам ведете русскую армию от поражения к поражению.
Кашталинский побледнел. Он растерялся. Дерзость капитана парализовала его.
Капитан приложил руку к фуражке, повернулся и вышел. Вышел, не спросив разрешения, вышел самовольно и самостоятельно, как старший.
Третья глава
1
— Поздравляю, опять отступили! Отдали Ташичао! Корреспондент пишет, что отступать от Ташичао не было решительно никакой нужды. Теперь японцы трубят на весь мир о блестящей победе.