На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Новое отступление Куропаткина! Новое отступление Куропаткина! Много убитых. Читайте подробности!
У него покупали газет больше, чем у мальчишек. Две молодые женщины, купив газеты, читали их тут же, на скамейке. Генерал в отставке, строгий, нахмуренный, шел к мосту.
«Не то было в мое время, не так мы воевали», — говорил его вид.
На Литейном, у Сергиевской, Таня села в конку. Понурые коночные лошади, без упряжки, в одних хомутах, отчего они казались непривычно голыми, бежали легкой трусцой.
Городовые в белых кителях дежурили на перекрестках. Полуденное солнце, от которого все делалось плоским, скучным, висело над проспектом.
В вагоне ехали несколько женщин; мастеровой, в сизых, стоящих колом штанах и черной косоворотке, завалился головой в угол и храпел.
Думая о новом отступлении Куропаткина, Таня прислушивалась к мерному стуку вагонных колес, к дребезжащему звуку прыгающей по булыжнику старой извозчичьей пролетки, увозившей пятерых солдат. Может быть, полк их выступал в Маньчжурию и солдаты гуляли в последний раз. Солдат, сидевший крайним, со свесившейся на подножку ногой, был совсем молод.
Паровичок обогнал извозчика, и дребезжащий звук пролетки замер.
После Лавры на улице, или, вернее, на шоссе, стало просторно и хорошо. Нева была рядом, бледно-голубая, как всегда полноводная и медленная. На этом берегу раскинулись огороды, дровяные пристани; черные баржи торжественно плыли к городу. Они плыли издалека, на них возвышались настоящие дома, босые домашние женщины ходили по палубам, как по двору; сушилось белье, ребятишки в линялых рубашонках плыли вместе с дровами к синему морю. Низкие, широкозадые буксиры тянули плоты. Белый щеголеватый пароход направлялся вверх по реке. А с юга веял теплый, летний ветер. Таня, оставив вагон, с удовольствием шла по каменистой дорожке.
Когда начались деревянные домики и длинные двухэтажные бараки, она свернула в переулок, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Легкие шаги прошелестели, Машин голос окликнул:
— Это вы, Дашенька?
— Я! — отозвалась Таня.
В комнате кроме Маши Малининой за столом сидел Цацырин.
— Ну вот и я, — сказала Дашенька. — В городе невозможно душно и пыльно, а у вас за заставой хорошо.
В просторной комнате на стене висели гравюры. На самой большой — у стога сена спал гусар в красном доломане, над ним стоял конь. Всю картину с далекими снежными горами, уходящими к ним взгорьями, стогом сена и красным доломаном гусара художник написал только для того, чтобы написать коня, тонконогого, поджарого, с крутой шеей, обращенными на зрителя огненными глазами, дикого и любящего, встревоженного долгим сном хозяина… В самом деле, гусар, может быть, уж и не проснется!
На остальных гравюрах были розовые девушки, одетые и раздетые, шаловливые амуры со стрелами, а в углу висело овальное зеркало. Все это убранство подчеркивало совершенно благонадежный образ мыслей хозяев комнаты.
Дашенька села на диванчик и прежде всего заинтересовалась заводскими новостями.
— Вот приказец! — Цацырин указал на стену.
Список с приказа был приколот к стене рядом с зеркалом. Директор-распорядитель завода Ваулин обратился с просьбой к рабочим завода строить крейсера и прочие суда со всей поспешностью и энергией, которые у них есть. «Надеюсь, — писал он, — что у товарищей рабочих от моего призыва затрепещут сердца и воспламенятся огнем, как и в былые годы горели сердца их отцов, когда неисповедимые судьбы господни посылали России подобные же испытания».
— Как работать побольше, так мы ему товарищи, — усмехнулся Цацырин. —
Глаза Дашеньки заблестели. Она выпрямилась. Да, она сама поступила бы точно так же. Какой мерзавец! Неужели студент?
— Не студент, только носит студенческую фуражку. Состоит в родстве с Коссюрой, начальником корабельного отдела.
— Слава богу. Но досадно: мы потеряли на заводе Парамонова!..
— Так не позволять же, Дашенька, монархисту изголяться над собой!
— И то плохо, и другое не лучше. Товарищи, я вот что привезла вам…
Из дамской сумочки вынула пакетик, перевязанный розовой ленточкой. На тонкой, почти папиросной, но плотной бумаге было напечатано обращение к рабочим-запасным… «Ваше место не в рядах защитников преступного, залитого народной кровью и слезами самодержавия, а в рядах борющегося против него рабочего класса. Теперь, когда оно проводит насильственную мобилизацию для войны с Японией, в России совершается другая великая свободная мобилизация — мобилизация революционных сил для завоевания политической свободы».
— Хорошо, — сказал Цацырин. — Просто и доходчиво… Другая великая мобилизация! Только Красуля, который, как известно, хочет победы Куропаткину, будет противодействовать. Дашенька, почему Красуля до сих пор организатор нашего района?
— Думаю, потому, что в комитете пользуется авторитетом Глаголев.
— Но ведь и Глаголев, и Красуля не могут не подчиняться решениям Петербургского комитета?!
— Теоретически не могут, а практически гнут свою линию.
— Если бы Антон Егорович… — начала и не кончила Маша.
Таня промолчала. Больно было всякое упоминание об Антоне.
…Она ушла из одноэтажного домика в переулке вечером. Долго шагала пешком. По одной стороне улицы теснились деревянные дома, по другую протянулся забор. За забором текла Нева. Вечерний свет был нежен, и грубый забор, одетый этим светом, казался даже красивым… Да, плохо, что Красуля организатор Невского завода!
Красуля давно работал в конторе корабельной мастерской. Приехал он с Волги, где некогда находился под надзором полиции. Приехал, поступил на большой завод, затерялся в массе рабочих и служащих. Впервые Таня познакомилась с ним после сходки в лесу, на которой был и брат ее Николай.
Полицейские появились тогда неожиданно. Таня следом за другими скатилась в овраг и побежала. По оврагу, между склонов из ослепительно красного песчаника, струился ручей. В одном месте Таня увидела пещеру. Решила укрыться в ней и переждать. В глубине пещеры на корточках сидел Красуля.
— Переждем, надо выходить из оврага не всем сразу, — сказала Таня, нарушая молчание, потому, что Красуля, очевидно, не собирался говорить.
— Тише! — сказал Красуля. Потом заметил: — Двоим здесь тесно, а вообще — как все плохо организовано. Как могла проведать полиция? Значит, кто-то донес. Плохо отбираете и проверяете людей.