На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Таня сидела на диване неподвижно, положив руки на колени.
— Что с «Искрой»?
— «Искра» теперь не наша. Ты можешь себе представить нелепость: ЦО партии «Искра», призванная служить партии, делает теперь все, чтобы развалить партию, вернув ее к состоянию хаотической кружковщины! Из меньшевистской «Искры» не возгорится пламя. Курить, чадить — вот на что она способна. Ленин вышел из редакции ЦО.
— Значит, и ЦО, и ЦК в их руках?
— Но большевики не в их руках. Не нужно бояться ни Плеханова, ни Мартова. Радостно смотри в будущее —
Они еще полчаса разговаривали о тех событиях, которые грозно назревали в стране.
— Таня, — тихо сказал Грифцов. — А мне ведь скоро отправляться туда, в Маньчжурию. Новую задачу ставит перед нами партия: распропагандировать царское войско, опереться на его передовую часть, создать из нее военную силу революции!
Вот, оказывается, как коротко человеческое счастье!
…Уже совсем рассвело, когда они вышли в палисадник. По Каменноостровскому процокали копыта, донесся сухой, мягкий треск нескольких экипажей. Должно быть, какая-то веселая компания возвращалась от цыган из Старой Деревни.
Хлопнула за Таней калитка, замирали ее шаги. Грифцов пошел к дому.
Пятая часть
ЛЯОЯН
Первая глава
1
Войска медленно, с боями отступали к Ляояну. Окружающий мир изменился. Горы уходили в стороны, раскрывались просторные долины, покрытые рощами и превращенные в плодородные поля. На холмиках виднелись маленькие кумирни из синего кирпича.
Солдаты удивлялись количеству кумирен и называли их божничками.
Войска двигались поблизости от железной дороги, никто не боялся заблудиться, и все чувствовали себя спокойно. Чувствовали себя спокойно еще и потому, что наконец под Ляояном должны были разрешиться, и, конечно, в пользу русских, все сомнения, все недоразумения.
Арьергардные бои не были ожесточенными. В те дни, когда русские двигались быстрее, японцы отставали. Следовательно, от них нетрудно было оторваться, но это не входило в замыслы командующего, который считал нужным держать войска в постоянном соприкосновении с неприятелем.
Из России к Ляояну тоже подходили войска и поезда с боеприпасами и снаряжением. Верблюды, мулы и ослы длинными караванами везли провиант из Северной Маньчжурии и Монголии. Пыль стояла над Ляояном с утра до ночи.
Под летним безоблачным небом, ощущая увеличивающуюся силу армии, все как-то забыли недавние неудачи и стали считать их случайными. Мало ли может быть нелепостей и случайностей? Бывает так, что случайности сплетаются в цепь и следуют звено за звеном, но они не могут следовать бесконечно. Кроме того, прошлые неудачи легко объяснялись особыми замыслами командующего, и верили ему сейчас больше, чем когда-либо.
Все
Куропаткин объезжал бригады и дивизии. Чаще всего ездил он на белом коне. Должно быть, в выборе масти коня играли роль воспоминания о его начальнике и покровителе — белом генерале Скобелеве. За Куропаткиным всегда двигались Торчинов в неизменной бурке с биноклем и подзорной трубой, в десяти саженях за Торчиновым — Ивнев, а дальше — свита.
Приехав в часть, Куропаткин иногда слезал с коня, иногда нет. Спокойно и добродушно разглядывал он солдат. Остановившись около батальона и приняв рапорт, спрашивал:
— Сибиряки?
— Так точно, ваше высокопревосходительство!
— Откуда?
И если офицер докладывал, что с берегов Амура, Уссури или из Забайкалья, командующий внимательно присматривался к солдатам и говорил:
— Какие молодецкие лица у ваших солдат! С такими и воевать приятно. Вот видите, какие на Дальнем Востоке молодцы. Не сомневаюсь в блестящих действиях вашего батальона в ближайших операциях.
Он прикладывал руку к козырьку и отправлялся дальше, уверенный, что таким образом он узнаёт войска и вступает с ними в душевное общение, столь необходимое между солдатами и полководцем.
У Гернгросса он долго сидел в палатке и расспрашивал о бое под Вафаньгоу.
— Вы действовали отлично, — сказал он, — но меня удивил барон Штакельберг! Не выявив достаточно сил противника и расположения их, он перешел в наступление! Я его знал как осторожного генерала и возлагал на него надежды, у меня были даже намерения предоставить ему больший масштаб для действий, чем корпус. Почему-то накануне боя он предрешил, что перейдет в наступление левым флангом! А почему левым? Сведений о противнике у него не было никаких.
— Мы победили бы, ваше высокопревосходительство, если бы не Глазко.
— Знаю, Александр Алексеевич. Знаю и возмущен. Удельные времена миновали, а удельные привычка остались.
— Он так и думал, Алексей Николаевич: «Пусть Гернгросса разобьют, тогда на поле сражения выступлю я. Меня-то уж не разобьют!» Тупой человек. С ним невозможно.
Иностранные корреспонденты несколько раз беседовали с Куропаткиным. Всегда замкнутый и не терпевший интервью, в эти дни он был любезен и словоохотлив. У иностранных корреспондентов создалось впечатление, что Куропаткин имеет силу и знает, что под Ляояном он разобьет японцев.
В английской печати появились тревожные и выжидательные статьи, французы поместили оптимистические письма своих корреспондентов.
Алешеньке Ивневу иногда казалось, что не так надо знакомиться с войсками. Мало приехать в полк, сказать солдатам несколько слов и поехать дальше. Надо проверить боевую подготовку, хозяйство, надо, наконец, внимательно обследовать ляоянские позиции.
Но он гнал от себя эти мысли, считая, что Куропаткин не может понимать в этих делах меньше его, поручика Ивнева.