На темной стороне Луны
Шрифт:
В конверте оказалась крупная сумма, Шамиль доказывал, что он принес ее по требованию Силача, Силач настаивал на том, что его пытались спровоцировать.
Оба взаимных обвинения рассматривались одновременно.
Установить истину не удалось. Да и не очень старались. «Инспекция по личному составу» и в том, и другом случае мудро истолковала каждое сомнение в пользу обвиняемого. Шамиля отпустили. К уголовной ответственности за взятку Силача не привлекали — но с учетом его дерзкого поведения при разбирательстве вышибли с треском в 24 часа как «утратившего доверие администрации». И ничего доказать
Лучший сыщик, которого знал когда-либо Тура, работал сейчас в какой-то недостоверной шарашке, в странной должности «инженера по организации социалистического соревнования».
— Я ведь, если ты помнишь, Тура, тоже был тогда в университете. Правда, слушателем.
— Слушатель — другое дело, — заметила Надежда.
— Пойдемте на кухню, — позвал их Тура.
Чай он заварил сам. Предварительно обдал посуду кипятком, налил первый раз в пиалу, опрокинул содержимое назад, в чайник.
— Чойни кайтаринг [6] , — механически прокомментировал Силач. — Между прочим, я этого сукина сына — Шамиля первые месяцы почти каждый день встречал. Идет, улыбается: «Как дела, Валентин Устинович? На работу еще не устроились?..»
— Кстати, а легко устроиться на работу уволенному из органов? — с усмешкой спросил Тура.
Силач достал из кармана наручники. Снова сунул в карман:
— Я в трест Мубекирмонтаж пришел, а кадровик, которого я однажды в вытрезвитель доставлял, а потом ему на работу не сообщил, пожалел мерзавца, повертел в руках мою трудовую книжку, говорит: «Извините, но вы думаете, только вам надо в лапу, потому что с „левым“ товаром прихватываете? А другим как жить? Сходите и подумайте!» Я с непривычки просто онемел, а он мне сочувственно поясняет — «…и вообще, товарищ майор, я бы с вами в разведку не пошел, чтобы на пустом месте зубами щелкать!» — «А я бы с тобой пошел, — говорю. — Чтобы тебе пулю там влепить в лоб, прохиндею».
6
Чойни кайтаринг — «возвращение (поворот) чая» (узб.).
— Плюнь, — постарался успокоить его Тура. Силач уже не мог остановиться.
— Ну да, я вот посмотрю, как ты поплюешься! Слюней не хватит! Вот ты пойдешь устраиваться, и выяснится интересная картина. Одни не берут потому, что ты бывший мент, который их прижимал, штрафовал, не давал жить. Для других ты — потенциальный стукач, лучше не связываться. А для третьих — не вызываешь административного доверия. Между вами — стена. Милиция обо мне забыла — я уволенный! Следовательно, скомпрометировал себя! Но кому-то должно же быть до нас дело?..
— Может, хватит все-таки? — попросила Надежда.
— Хватит, — согласился Силач. — Все! Когда я начинаю думать об этом, моя язва двенадцатиперстной сразу обостряется. Мне и в госпитале главный хирург сказал: «Или забудьте об увольнении, или готовьтесь под нож…»
Тура налил по обычаю чай сначала себе; потом гостю и жене, меньшие пиалы каждому — в знак уважения.
На пороге появился Улугбек, который давно
— Папе звонили, чтобы он завтра пришел в управление к следователю…
— Что же ты молчишь?! — возмутилась мать.
— Я не молчу. Я забыл. А сейчас вспомнил. «Завтра в первой половине дня…»
Силач показал головой:
— Поздравляю! К нам приехал ревизор.
— Забавно, что именно с меня начинают, — пожал плечами Тура.
— Конечно, с тебя! — сказал Силач. — Ты не нужен! Непочтителен! И неприлично любопытен. Глубоко копаешь — неизвестно, что выкопаешь. Ну останется убийство Корейца нераскрытым — так зарегистрируют несколько раскрытых краж! Смотришь — по проценту раскрытия особо опасных преступлений и вылезли!..
Из газет:
В эти дни Бюро международного молодежного туризма «Спутник» живет Олимпиадой. Эта туристическая молодежная организация названа генеральным агентом по приему советских молодых туристов и субагентом по реализации туристической программы для зарубежной молодежи. В два потока (по 9 дней каждый) будет принято более 90 тысяч советских и зарубежных гостей Олимпийских игр…
Университет правовых знаний размещался рядом с театром, в одном из отстоящих далеко друг от друга выстроенных по индивидуальным проектам новых зданий, олицетворявших Большой Мубек.
Проспект был пуст. Рядом с университетом на мачтах был воздвигнут огромный транспарант:
Созрел хлопок — наша гордость и богатство. Он ждет ваши сильные руки и добрые сердца. Долг каждого человека — быть на поле.
Тура прошел вдоль фасада, к театру. В розарии били фонтанчики. Тура нагнулся, смочил ладони. Здесь же, между кустов, виднелись фонари, решетчатые, похожие на клетки для птиц. Афиши висели еще майские, старые — «Майсаранинг Шин», музыкальная комедия в двух действиях, и «Хает юлдузи». На лето театр уезжал на гастроли.
Откуда-то из-за девятиэтажных домов громко, на всю улицу замычала корова. Тура заглянул в киоск «Союзпечати» — хотел купить удобную книжку для записей.
Но записных книжек не было. И блокнотов не было. Пересохшие, искривившиеся от жары пластмассовые ручки и выгоревшие на солнце школьные тетради с загадочным призывом на обложке: «Дети! Берегите молодь осетровой рыбы!» Непонятно, как могли дети беречь эту молодь, поскольку рыба водилась по всей округе только в аквариуме Эргашева. Тура подумал, что такую тетрадь надо было бы подарить хромому Халяфу.
Потом пошел в аптеку.
В аптеке в огромном зале с потолком и стенами лепной работы тянулись полупустые витрины, заставленные спринцовками и грелками различных калибров вперемешку с пакетами толокнянки, тысячелистника и дубовой коры. Под узорчатыми лепными сводами Тура был единственным покупателем, гулкое эхо перекатывалось в пустом зале.
— Не страшно? — спросил Тура у пожилой женщины провизора.
— Привычка! — махнула она рукой. — Мы тут давно обходимся одним рабочим окошком.