На темной стороне Луны
Шрифт:
Халматов купил жене цитрамон, мельком отметил, что многочисленные кассы ликвидированы за ненадобностью, а лепка на потолке разрушается, вышел на улицу и неспешно, пешком вернулся через розарий снова к театру.
Как Тура ни тянул время, он все равно появился в своем правовом университете ни свет ни заря. Раньше него оказалась на месте лишь ректор университета Роза Каримова — симпатичная молодая женщина, единственный в Мубеке кандидат исторических наук.
— Тура Халматович! — обрадовалась она и смутилась одновременно. — У вас все
Следователь носил батник — недавно появившуюся модификацию сорочки с коротким рукавом и нагрудными карманами. Загорелые руки лежали на бумагах легко, уверенно. Следователь был немолод — потемневшее от солнца лицо покрыто сетью маленьких, едва заметных морщинок. Смуглая малоподвижная маска, сквозь прорези которой поблескивали едкие, живые, как ртуть, глазки.
— Нарижняк Анатолий Николаевич, следователь по важнейшим делам Прокуратуры республики… Включен в следственную группу Прокуратуры СССР, — представился он Халматову. Руки, однако, не подал. — Располагайтесь поудобнее. Разговор предстоит долгий.
Для работы ему предоставили кабинет первого зама начальника управления — с кондиционером, длинным приставным столом, портретами Брежнева и Щелокова в простенках. Синий китель Нарижняка с золотыми звездочками в петлицах висел на стуле.
— Если не против, придется временно отказаться от курения, — предупредил важняк.
— Я это сделал лет двадцать назад, — сказал сухо Тура.
— Замечательно! Итак, я прошу вас вначале свободно изложить все, что вы считаете возможным сообщить в связи со случившимся.
Тура молча смотрел на него, и Нарижняк сразу же уточнил вопрос:
— Вы были руководителем отдела уголовного розыска, то есть непосредственным начальником погибшего Пака?
— Да, — Халматов кивнул и, не торопясь, стал объяснять. — Пак отвечал за город, я за область в целом. На мне также раскрытие преступлений, направленных против личности. Убийства, изнасилования. Кроме того — борьба с наркоманией…
— Кто из вас отвечал за учет преступлений?
— За соблюдение инструкции о регистрации преступлений отвечал мой заместитель, — пояснил Тура и подумал: «Этот не будет заниматься узко — только раскрытием убийств в „Чиройли“! Он двинется широким бреднем. Речь пойдет о ревизии моей и Пака оперативной работы…»
— У вас неразбериха с учетом преступлений.
— Наверное. Не больше, чем везде.
— Разговор пока идет о Мубеке. Часть нераскрытых преступлений не регистрируется. Искусственно завышается процент раскрываемости… — истово врезал Нарижняк.
Халматов не выдержал:
— Вы, безусловно, слышите об этом впервые. Прокуратура ведь не отчитывается другими цифрами?
Ртутные глазки. Нарижняка превратились в мерцающие капли.
— Не советую вам говорить со мной в таком тоне, — медленно
Тура пожал плечами:
— Нам — профессионалам — говорить всерьез о проценте раскрываемости стыдно. Каждый знает, что это липа, но предпочитает помалкивать. Не считаете же вы, что я или Пак лично заинтересованы в проценте?
— А почему нет? — Голос Нарижняка сломался. — Именно работникам уголовного розыска идут премии за раскрываемость!
Спор об этом можно было вести бесконечно. Нарижняк быстро понял, что Тура тут его переиграет:
— Мы проверим все досконально. Поднимем приказы, это я обещаю. А пока, поскольку вы так говорите…
Тура посмотрел на его руки. Загар с предплечья переходил вверх под короткие рукава.
«Приезжий, — подумал Халматов. — Из Москвы или Киева. Не наш, а только включен в следственную группу…» Местные не добивались загара, ничего не делали, чтобы почернеть.
— Можете вы конкретно назвать руководителя, который дал указание повысить процент раскрываемости преступлений за счет укрытия некоторых из них от учета?
— Нечестная игра, — развел руки Тура.
— В чем вы ее видите?
— Вы же знаете — никто прямо не скажет. Никто открыто не прикажет: «Приписывайте хлопок, молоко, масло!» Наоборот, я сто раз слышал на всех совещаниях: «Товарищи! Пусть встанет тот, кого наказали за то, что он не смог раскрыть преступление! Никого нет? А за укрытие преступлений от учета мы наказывали и будем наказывать впредь. Вплоть до направления материалов в прокуратуру! Так почему же вы не жалеете себя? Почему вы укрываете преступления?»
— Вот видите?
— Что «видите»? Спектакль! С того, кто не обеспечит высокий процент раскрываемости, шкуру сорвут! Найдут любые предлоги. И благостные слова никого не могут обмануть. Все правильно поймут, за что наказали. А вы это сами знаете!
— Мы отвлеклись… — Нарижняк уже пожалел, что затронул скользкую тему. — Я имел в виду вопросы в контексте совершенного преступления… Меня интересует, мог ли ваш заместитель отбыть во время работы, не поставив никого об этом в известность?
Халматов цокнул языком:
— Нет. Даже после службы каждый из нас обязан сообщать, где он предполагает находиться.
— Даже так?!
— На случай вызова. У нас здесь довольно сложная оперативная обстановка. И Пак должен был обязательно поставить кого-то в известность о том, что он отбывает.
— Я так и думал! — Голос следователя был ломкий, казалось, Нарижняку все время хотелось откашляться. — А потому, уезжая достаточно далеко — в «Чиройли», Пак должен был, наверное, не просто поставить кого-то в известность, но и получить согласие? Не так ли?
— Да.
— А согласие начальника — уже равносильно приказу! Следовательно, Пак должен был получить приказ ехать в «Чиройли». Правильно?
Тура подумал, кивнул.
— Итак, приказ! Чей?
— Меня не было в Мубеке. Еще ночью я уехал в Урчашму.