На том берегу
Шрифт:
Но что особенно мучило и при одном лишь воспоминании бросало в холодный пот — это слова, которые он услыхал от неё на следующий день по телефону. «Теперь мне всё про тебя ясно, Серёжа, — сказала она, — и не оправдывайся, я всё про тебя знаю».
Вот это и тревожило, не давало покоя: чего же ей ясно-то стало и что такого она узнала о нём? Так уж и всё?
Пожалуй, с тех пор то ли он старался избегать её, то ли она, а скорее всего, им обоим не хотелось встречаться друг с другом. Иногда, очень редко, просто случайно
Словом, была у Сергея Ивановича, как, впрочем, и у каждого, своя жизнь, а в жизни этой было такое, в чём даже перед самыми задушевными и близкими друзьями, и уж тем более перед жёнами, пожалуй, вряд ли потянет исповедоваться.
— Так о чём он? — не дождавшись ответа, переспросила жена. — Случилось что-нибудь?
— Почему непременно что-то должно случиться? — тихо раздражаясь, сказал он. — Просто так человек позвонить не может?
— Когда человек молчит столько лет, а потом вдруг звонит…
Сергей Иванович усмехнулся:
— Железная логика! Вот что значит с утра до вечера с умными книгами общаться. Ну, случилось. Парамону завтра пятьдесят исполняется.
— А что Глеб?
— Напомнил, видишь ли. Решил, что кроме него… Предлагал собраться, отметить. За свою инициативу выдаёт.
— А чья же инициатива? Ты же не проявил, насколько я понимаю.
— Мне больше делать нечего, — Сергей Иванович отодвинул чашку, взглянул на часы. Пора было идти на работу, но что-то удерживало его за столом.
— Не пойму, ты-то что кипятишься, в чём проблема? Кто первый инициативу проявит? Смешно, ей богу!
— Взял, видите ли, на себя роль ревизора нашей совести, будто без него все забурели окончательно. Тоже мне, совесть народа!
— Ну и бог с ним, — успокоила она его, — пусть потешится, а ты, — она вдруг загорелась, — ты возьми и выйди, как у вас пишут, со встречной инициативой. Пригласи ребят в гости. Пусть приходят, и с жёнами. А что? Я уж забыла, когда у нас гости-то были, распугали мы всех… Или сами всех стали бояться, но так же нельзя, Серёжа!
— Ну, хватит! — оборвал он её. — Как панихиду справляешь.
— Чего ты сердишься, я же как лучше… И повод хороший. Собери ребят, стряхни с себя свои комплексы. И Леру позвать можно, — вдруг предложила она.
— А Лера-то здесь при чём? — не сразу сообразил Сергей Иванович.
Нехорошее подозрение шевельнулось в нём, и он осторожно взглянул на жену.
— Здрасьте! — усмехнулась она вполне добродушно. — Если, конечно, она сама вас нынче не позовёт.
— Да нет, — решил признаться Сергей Иванович, — есть тут одно предложение… Не знаю, у кого там, у Глеба или у Митьки, фантазия под старость разыгралась. Экскурсию в счастливую юность возмечтали совершить, мальчишник устроить на острове, как когда-то… Помнишь?
— У-у! — Нина Степановна всплеснула руками. — Ты ещё спрашиваешь, помню ли? Не знаю, как ты, а у меня от ваших мальчишников
— Они. А я-то здесь при чём? — оскорбился Сергей Иванович.
— Забыл? Три дня приходил в себя после этих прогулок.
— Ну не три, положим. А потом… когда это было! Я уж забыл, как это делается.
Он всё сидел за столом, всё ждал чего-то.
— Не пойму, — спросила Нина Степановна, — ты меня или себя уговариваешь? Я же тебя не держу. И никогда не держала. Ты в самом-то себе разберись, чего сам-то хочешь.
— А я и не знаю, чего я хочу, — признался Сергей Иванович, — вот живу и не знаю. — И вдруг, сам не ожидая того, поднялся из-за стола с решительным видом, будто сейчас — и в воду! — А может, и правда! Может, послать всё к чёрту и махнуть на денёк, как ты считаешь?
Она, улыбаясь, смотрела на него, пытаясь не показать своего тайного удивления: в кои-то веки посоветоваться решил… К чему бы это?
— А что, в самом деле, — он прижал руку к груди — дух перевести, — а то вчера шёл домой, голова от свежего воздуха кругом, хоть под выхлопную трубу ложись. И вот здесь что-то…
Нина Степановна насторожилась:
— Ну вот, а туда же! Сходил бы лучше кардиограмму сделал, а то протянешь ноги на своём острове.
— Тоже выход, — хохотнул Сергей Иванович, — там, глядишь, и закопают верные друзья, им не привыкать. Как Наполеона, помнишь?.. На острове том есть могила, а в ней, мол, редактор зарыт… И как там дальше-то, очень существенно, — начал вспоминать он, — «…зарыт он без почестей бранных врагами в сыпучий песок…» Всё верно, всё по жизни. А где друзья, где враги, тут ещё разобраться надо.
— Разберись, разберись, — усмехнувшись, посоветовала она, — давно бы пора. И в себе заодно.
5
А ведь с Юрки, с Парамона, если вспомнить, всё началось, с его старенькой дюралевой лодки-казанки, которую он приобрёл той весной. По самое днище вросшая в илистый берег, давно брошенная, видно, забытая своим хозяином, она валялась вверх дном на городской лодочной станции, вытаивая из-под снега по весне, ржавея, зарастая за лето приречной травой.
Тут Парамон и приметил её однажды, понаблюдал за ней день, другой, сообразил, что ни хозяина, ни других охотников на эту посудину нет, и возгорелся идеей…
Уговаривать старика-сторожа долго не пришлось — лодка и в самом деле оказалась бросовая, бесхозная, только картину портила своим сиротским видом, — сговорились по-доброму, за «стольник», ну и бутылку, само собой, в придачу, которая там же, на берегу, и была оприходована участниками этой сделки — за то, чтобы всегда было шесть футов под килем, чтобы хорошо и много ловилось и чтобы вообще всё было тип-топ!