На участке неспокойно
Шрифт:
У Кати было бледное, взволнованное лицо. Она сразу, как только подошли мужчины, заторопилась и начала прощаться.
— Извините, я спешу в больницу… Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — машинально повторил Сергей. Катя круто повернулась и почти побежала к скверу,
за которым ярко горели огни городской больницы.
Дежурил по отделу Карим Сабиров. Он сидел на подоконнике и жадно потягивал из пиалы кок-чай. Под его маленькими, бегающими глазами темнели тяжелые мешки. Должно быть, накануне он изрядно выпил.
— Ты где был?
— На
— Без тебя не могли разобраться? Подполковник всех на ноги поднял. Тебя разыскивал.
— Где он сейчас?
— Уехал к тебе на участок.
— Что случилось?
— Откуда я знаю. — Сабиров снова наполнил пиалу чаем. — Спроси у Шаикрамова.
Лазиза в кабинете не оказалось. Сергей взглянул на часы — было четверть одиннадцатого. Оперуполномоченный, наверно, уже находился дома. Он любил вечерами бывать со своей дочерью — маленькая Ойгуль училась говорить и доставляла ему такую радость, что он часами просиживал с ней, забывая обо всем на свете.
Взгляд Сергея остановился на телефоне. Он потянулся к нему, поднял трубку и неторопливо стал набирать номер больницы.
— Да, — послышался мужской голос.
Сергей поморщился. Он думал, что к телефону подойдет Катя.
— Да! — настойчиво повторил тот же голос.
Сергей подержал трубку еще некоторое время и
осторожно, словно кто-то мог застигнуть его за этим занятием, положил на место. Потом устало поднялся и медленно вышел в коридор. Когда закрыл дверь и поправил сбившуюся на затылок фуражку, услышал телефонный звонок. Он звенел тревожно, будто зовя на помощь.
— Она! — рванулся Сергей от двери.
Телефон звенел, наполняя кабинет громким тревожным звоном.
Сергей, опрокидывая на ходу стулья, рванулся к нему, схватил трубку и закричал в нее отчаянно:
— Катя, это я! Сергей!
В трубке слышались отрывистые гудки. Они, казалось, выговаривали с издевкой: «Опоздал! Опоздал! Опоздал!».
Он снова понуро побрел к двери.
— Я на участок.
— Хоп! — кивнул головой Сабиров.
Катя торопливо поднялась к себе в кабинет. Хорошо, что никто из врачей не видел ее! Она не хотела ни говорить, ни слушать кого-нибудь. В голове стояла тупая боль, словно кто-то внутри сверлил мозг.
«Все! — с отчаянием подумала она, падая на диван. — Не любит!.. Умеют ли мужчины любить по-настоящему? Если б умели, не были бы такими эгоистами. Не отворачивались бы, как Сергей. Я так надеялась на сегодняшний вечер…»— Она едва удержалась, чтобы не разреветься.
Немного успокоившись, Катя одела халат и пошла к Людмиле Кузьминичне. Неверова уже чувствовала себя хорошо. Она еще не спала — сидела около крова!и и читала книгу.
— Добрый вечер, Людмила Кузьминична, — поздоровалась Катя. — Сердце не беспокоит?
— Добрый вечер, дочка… Спасибо, — оторвалась от книги Неверова. — Как там? Отругали Степана? — Она знала, что Катя ходила на завод, и ждала ее.
— Досталось ему!
— Анастасии
— Нет. Сказали, что не захотела.
— Я бы пришла, ежели б с моим такое приключилось. Уж я б ему там показала, где раки зимуют, — в сердцах произнесла Людмила Кузьминична.
— Не все такие.
— Надо, чтобы были все. Нешто так можно? Муж — свой человек, век вековать с ним. Поверь, проглядит ома его, ой, как проглядит!
— Не проглядит.
Катя коротко рассказала о решении собрания.
Людмила Кузьминична ответила не сразу:
— Кто его знает, поможет это или нет? За ним же не будешь все время по пятам ходить. Отвернешься к а минутку, он и сбежит. Потом же опять дома может выпить. Жены, знаешь, какие? Ты-то как поступила, когда твой куролесил? Жалела, небось?
— Жалела, — с грустью призналась Катя.
— Дуры мы, бабы, — продолжала Людмила Кузьминична. — Нам ведь что? Не надо много-то! Принесет мужик подарок или приласкает, мы и размякли. Становимся, как воск. Он в это время и начинает лепить из нас кукол, каких заблагорассудится. Э, да ты не слушаешь меня. Что с тобой, Катенька? На тебе лица нет.
— Ничего, ничего, — быстро проговорила Катя. Она подошла к тумбочке и начала перебирать несложные медицинские приборы, которые принесла с собой.
— Ложитесь, пожалуйста.
— Выздоровела я, — махнула рукой Неверова. — Ты лучше себя проверь. Еле на ногах стоишь. Все оттого, что изводишь себя… Чего на меня уставилась? Думаешь, не знаю, как убиваешься по Голикову? Я все знаю. Ты вот что, не терзай свою душу. Иди к нему, к Сергею, а того дурака — в шею!
Катя еще держалась, пыталась что-то ответить Людмиле Кузьминичне, ласково хлопотавшей около нее. Потом упала на кровать и задохнулась от безутешного плача, не в силах больше сдерживать себя.
Людмила Кузьминична положила худую, морщинистую руку на ее голову и, тихо приговаривая что-то, долго перебирала между пальцами волосы.
— Успокойся, все будет хорошо. Только не дури сама, не маленькая ведь. Не гони его, когда придет к тебе. От любви не спрячешься. Она везде тебя сыщет… Поплачь, поплачь еще немного. Я плакала тоже, ежели трудно было.
— Извините меня, пожалуйста. Я совсем потеряла голову.
— А ты не теряй, голова-то одна. Позвонила бы ты ему, а? Чай, убивается человек!
— Позвонить? — все еще всхлипывая, переспросила Катя.
— Иди, иди, — ласково подтолкнула ее старуха, — позвони.
Катя долго ходила по кабинету, с каким-то непонятным, все усиливающимся страхом, поглядывая на телефон. Наконец подняла трубку.
Ответил Сабиров:
— Голикова нет. Позвоните завтра… Кстати, как вас зовут? Я передам ему.
Катя не ответила.
3.
Анатолий сидел за столом и кисло глядел на пиалу с чаем: нет, не такого приема ожидал он в этом доме. Все-таки здесь была его жена. Они же не развелись еще…