На узкой лестнице (Рассказы и повести)
Шрифт:
— Ничего. Ты и мне отпечатай экземплярчик.
Утром Виктор сделал несколько копий. Он надел костюм, который брат выменял у него на рубашку, и пошел в магазин. Не сразу, правда, но все-таки разыскал он там знакомого рабочего с высоким белым лбом. Тот был при тележке, часто и глубоко вздыхал.
— Дикси, как говорили древние греки, — начал Виктор. — Я сказал, я высказался. Послушай-ка, — и достал листок.
Рабочий снова вздохнул, по лицу его было видно, что он желает как можно скорее избавиться от этого недуга. Остановка с Виктором ему была явно ни к чему. Но гомо сапиенс знал латынь и проклятая интеллигентность заставляла
— Валяй, — сказал он. — Только не долго, ладно?
Виктор прочитал, и рабочий проникся, даже дышать стал ровней.
— Давно не подкладывали такой бомбы, — сказал он задумчиво. — Нейтронная: Зинки — нет, а ассортимент остается. И директора нет, — пошел он дальше. — Их нет, а в то же время все есть. Никогда бы не подумал, что ты Шарль Азнавур. Ты мне можешь дать переписать?
— Го-осподи, — растаял Шарль Азнавур. — Да бери их вообще. Мы же сохраняем копии.
— Гран мерси. — И рабочий покатил тележку дальше.
Признание! А что тут еще скажешь? Спасательной службе, пожалуй, придется погодить.
Брат улетал в семь, а в пять ноль-ноль пришла с работы Люда. Будничным ровным голосом, каким иногда любят говорить о вещах далеко не обычных, и в любом уж случае — редких, она сказала:
— Мне сегодня повезло: достала три билета на «Лебединое озеро».
Виктор посмотрел на нее, покачал головой, словно давал согласие.
— Очень прекрасно. Это во сколько же?
— Как всегда, в девятнадцать тридцать.
— Золотце, но в девятнадцать ноль-ноль у Георгия самолет. Ты, возможно, этого не знала?
— Ну как же не знала. Не глупей тебя. Просто я подумала: все как-нибудь обойдется и устроится. Может, успеем сдать билет и вы полетите завтра? «Лебединое озеро» — это же знаете что такое… В наш театр и в Москве билеты достать не могут.
— Может, ты думала — рейс отменят?
— Пошел-ка ты… — рассердилась Люда.
— А ничего страшного, — вмешался Георгий. — Люда пусть идет, а два билета всегда можно продать.
— Ну вот еще. Стану я…
Но Люду уговорили, доказали, что и Георгий не последний раз приезжает, да и перед сотрудниками ей будет неудобно. Скажут сотрудники: хапнула три билета и не пришла. Это Люду убедило.
— Эх вы, — сказала она и пошла приводить в порядок выходное платье.
— А может, плюнешь на все и айда…
Ах это «айда»… Прижилось, когда они жили в Казахстане. Теплом и добротой отозвалось это слово. И момент Георгий выбрал странный: когда очередной самолет, оглашенно ревя, с большим изяществом покачиваясь на неровностях асфальтовой полосы, словно специально показывал, что нечеловеческой мощью своей он с лихвой покроет хрупкость и ненадежность своего тела. Виктор поймал себя на мысли, что называет самолет «серебристым лайнером», и противно стало ему. Еще чуть-чуть — и он разучится мыслить нормальными человеческими словами.
«Серебристый лайнер ушел в поднебесье и медленно растворился в сверкающих облаках».
Виктор смотрел, как подруливает самолет, и в душе его шла сложная борьба. Что есть жизнь, в которой он оставался? Прокуренная редакция, столетней давности пишущая машинка, чугунная, которую словно специально отливали затейливо, чтобы в случае чего она могла служить дополнением к решетке Летнего сада. С редактором Юркиным… Он прихромает на покалеченной в детстве ноге ровно к девяти, кивнет своим двум сотрудникам и посмотрит на них так, словно они, дожидаясь его, успели нашкодить; а потом битых два часа будет ошиваться по начальству, и одному лишь богу
Вид самолета, просторного аэродромного поля, бесконечной темной сини небес — простора, которого давно уже не видел Виктор, а точнее, чего давно уже не ощущал Виктор, — неожиданным образом подействовал на его нервы. Ему вдруг подумалось: а что это за рабская зависимость от места, от клочка земли, на котором проживаешь. Что за дела! А может, на другом клочке лучше? А действительно, а вот махнуть на все рукой — живем в конце концов не десять раз, билеты в кассе есть, только что по радио объявляли. И вещей не надо: новое всегда начинают на новом месте. Люде — телеграмму, она поймет, она и на его службе все уладит. Люде, кстати, тоже надо менять обстановку. Перемены всегда прогрессивны.
Но прокатил рядом автокар с тележкой, на которой были как попало навалены разноцветные чемоданы и сумки. Посмотрел он на тележку и подумал, что она, наверное, родственница той, которую катает рабочий по магазину. И вернула тележка Виктора на родную землю. «Мечты, мечты, где ваша сладость…»
— Нет, Жор! Все это нереально. Я напишу тебе, Жор. Не обижайся…
— Да ладно, чего там, — сказал Георгий. — Ежа под черепок запустил — и то ладно. А так — все-таки приезжай.
Когда самолет устремился в небо, было ощущение, что по земле он бежал куда быстрей; но очень скоро алюминиевая птица, уносящая брата, превратилась в точку, а потом и вовсе исчезла.
Виктор вышел из автобуса. На душе было не то что тяжко, на душе было как-то непонятно муторно, словно потерял что-то, а что — никак не мог вспомнить. И еще — как будто бы что-то случилось. Ну а так-то ведь не случилось ничего… Брательник улетел? Так за тем он и прилетал, дорогой спасатель, чтобы улететь. Люда смотрит «Лебединое озеро». А вон и кот у магазина смотрит на него, Виктора, жмурится, но как-то странно — будто ему подбили один глаз.
Все вокруг здесь было по-прежнему, как то и должно быть. Газоны пестрели цветами, шли люди, кто-то выставил на окно динамик, и на всю окрестность звучал под перебор гитары хриплый голос Высоцкого. В это время в их микрорайоне всегда много музыки: то Алла Пугачева, то Джо Дассен. Но что-то сейчас для Виктора неуловимо изменилось. Он подумал: и улица эта, и желтая кирпичная стена кинотеатра, которая видна сквозь редкие деревья детского скверика, и все, все, что видит он сейчас, — будет окружать его до конца жизни. Вот по этой улице и гроб понесут. А еще не издано ни одной книжки. И ничего у него, может быть, и не устроилось, если бы не помощь брата, если бы не помощь сестры. Чушь какая-то… А у него желание — наоборот, им помогать бы… Хотя бы коробки конфет высылать по праздникам… Огромен город, но что толку зря коптить небо. Может, действительно уехать куда?
У некоторых домов, которые были повернуты в сторону заходящего солнца, цвет окон был кровав и влажен. Кот потянулся, выгнувшись полумесяцем, и не спеша пошел в магазин.
«Сока, что ли, выпить? — подумал Виктор. — И хлеба наверняка дома нет. Придет супруга с «Лебединого озера»… Надо к ее приходу картошки пожарить. Вот будет сюрприз».
Так же не спеша, как тот котяра, он зашел в распахнутые и заклиненные, чтобы не закрывались, двери. И едва он переступил порог, как увидел ее. Ее белые-белые волосы, ее сверкающий белизной халат и тот же черный галстук, имевший свойство переворачиваться. Народа в этом отделе не было: спиртным торговать перестали.