На взлетной полосе
Шрифт:
— Надо работать, — соглашался Василий, но это не успокаивало. И когда возвращался в дом тестя — все казалось ему, что ступает на вражескую территорию.
Он по-прежнему посылал свои рассказы в редакции, по-прежнему они возвращались обратно, иногда с рецензией, иногда просто несколько строчек, торопливо отстуканных на машинке. Василий даже папку завел особую, подшивал туда все письма, на обложке крупно вывел «моя переписка с ними». Но почерпнуть для себя из этой переписки смог мало. Как-то очень сходны были ответы эти, как будто монтировали их скоростным методом, из готовых блоков. И
Василия не угнетало, что рассказы его так аккуратно возвращались, словно на другом конце пути сразу попадали в хорошо отлаженную машину какой-нибудь всемирно известной фирмы, гарантированно-безотказную.
У Миши дела тоже шли не блестяще. Он читал редакционные ответы и впадал в меланхолию.
— А знаешь, Вася, нам ведь тридцать скоро, — говорил он тихо, и очки его блестели тускло, как мокрый асфальт. — Одному из этой чертовой реки не выгрести. Надо, чтобы подтолкнул кто. Один раз, а там — своим ходом.
— Рано еще, — Василий поворачивался к другу, — а если у самого сил не хватит?
— Хватит. Ведь есть же здесь что-то! — Он стучал пальцем по голове, и голос его звучал хрипло. — Не за деньги маемся, ради самоутверждения, слово свое сказать хочется… Ты послушай, вот. «Летите, птицы, кем ваш путь отмечен? Земля, ты их усталостью не тронь, когда кладет туманами на плечи колдунья-осень мокрую ладонь…» Разве плохо? Нет, уйду в личную жизнь.
— Нам все потом зачтется, Миша. Все. Надо уметь ждать…
Прошло и лето, тихое, дождливое, грибное. Алексей Николаевич увлекся поездками за город, посвежел лицом, ходил по дому шумно, размашисто и на Василия не обращал внимания, словно разуверился в нем. Это неожиданно задело Василия, вывело из равновесия, заставило посмотреть на себя со стороны. А со стороны различался сумрачный молодой человек, сотрудник проектного института, не имеющий замечаний по службе, но и не прогрессирующий, а так, темная лошадка. А кругом шла настоящая жизнь, люди летали в космос, побеждали стихию, строили нефтепроводы и гидроэлектростанции. А молодой человек пытался жить в своем замкнутом мире, где бродили его непонятные герои и делали свое дело, лишь чуть-чуть напоминающее настоящую работу…
От этого горько и одиноко стало Василию, будто он отстал от поезда на маленькой глухой станции.
Миша снова куда-то пропал, скучно тянулись дни в опустевшем городе, и Василию просто не хватало воздуха. Он стал ездить с тестем, со всей семьей на воскресные вылазки, но и это не успокоило его, лишь больше добавило неопределенности.
Жена смотрела на Василия, потом молча уводила в лес, подальше от родственников. Уже опадал первый лист, леса тихо впитывали холод остывающей земли. Дали заволакивались с полудня сизой облачностью, моросил дождь, шелестел в траве, и казалось временами, что кто-то подкрадывается сзади. От такого предчувствия охватывал озноб, и Василий прибавлял шагу.
В начале сентября пришло письмо из редакции.
Василий долго стоял на лестнице, не решаясь подняться в квартиру, не верил своим глазам. Что-то случилось в отлаженной редакционной машине, сбой случился, отработана не та программа, и вот — удача, один шанс из тысячи.
Дома он не сказал о письме, как посоветовал Миша. Он только что вернулся с побережья, был весь пропечен солнцем и обкатан морской волной, как галька. Исчезла угловатость, стал он обтекаемым и устойчивым, как ванька-встанька.
— Ты что, опять в частную жизнь уходить собрался? — спросил Василий, разглядывая его длинные пальцы, вертящие сигарету.
— Нет.
— Поэму закончил?
— И не буду. Тема — не та, добрые люди подсказали. Нужно время чувствовать. Слышишь, как часики тикают? Вот так и мы должны. Четко и в ритм. Иначе — пустой номер, Вася!
— Ого. Новая волна? — Василий усмехнулся, поближе придвинулся.
— Стара, как мир. Интуитивно я ее давно чувствовал.
— Кто же эти добрые люди?
Приятель стал рассказывать, как поселился он на этот раз возле дома творчества, случайно получилось, повезло, можно сказать, а там такая компания собралась: два лауреата и один собственный корреспондент. Он называл имена, от известности этих имен у Василия холодели пальцы, но не чувствовал он к успехам друга даже легкой зависти… Был неприятен этот восторг, и походил Миша на школьника, удачно обменявшего марки. От этого Василию хотелось оборвать его, в первый раз, наверное, за все их встречи. Но когда ушел он — стало грустно. И письмо из редакции казалось не успехом вовсе, а так, ошибкой секретарши, фамилии перепутала и адреса.
Потом пришла жена. Привычно переставляя вещи, она неслышно двигалась по комнате, смахивала пыль.
— Как Миша отдохнул? — спросила после.
— Хорошо.
— Может, и тебе туда съездить? Возьми отпуск. Море еще теплое. А хочешь, вместе поедем?
— Нельзя мне. Слышишь, как часики тикают? Я не умею так. Погожу пока.
— Вот глупый, — сказала жена. — При чем здесь часы? Кстати, ты сходил к Андрейченко?
— Нет.
— Решай. В его отделе рост, перспектива. Не век же тебе оставаться старшим инженером.
Этот разговор с перерывами тянулся второй месяц. Вдруг ни с того ни с сего ему позвонил Андрейченко, начальник соседнего отдела, пригласил работать у него. Даже не объяснил почему. Просто предложил. Две или три фразы — и положил трубку. Каким-то образом об этом узнала жена и теперь напоминала Василию об этом чуть ли не каждый день.
Ему неприятен был Андрейченко, прямой, резкий, он круто разворачивал свое дело, словно трудностей для него не существовало. Каждого сотрудника выбирал придирчиво, долго присматривался, и тем более непонятным было его предложение. Василий, пообещав подумать, позже позвонить, все оттягивал, надеясь, забудет Андрейченко, по-старому все останется. Но кто-то подталкивал начальника отдела, и недавно он позвонил снова.