На задворках галактики. Трилогия

Валидуда Александр Анатольевич

Масканин отдал часы и начал моститься в нагретую лежанку со словами:

— Засекай, Михалыч, пять с половиной. Ночи длинней стали. Оно–то, конечно, можно и подольше подрыхнуть, но вставать будем до рассвета.

Крепыш кивнул, прогоняя зевоту, пожаловался:

— Ночи всё длиннее и холоднее. Замёрз я и курево кончилось… На, если хочешь, глотни на сон грядущий. Глядишь, потеплей будет.

Максим глотнул самогона, зная, что теплей от него на самом деле не станет, отдал флягу и, ещё не коснувшись головой нагретой земли, провалился в сон.

Глава 6

На утро просыпаться не хотелось вовсе. В теле как будто совсем не осталась тепла, руки и ноги с трудом разгибались. Обманчиво казалось, что

лежанка — это то единственное, что подпитывает тело последним теплом. Но, хочешь — не хочешь, вставать надо. Да и будь возможность поваляться подольше, можно было запросто если не окоченеть, то крепко застудиться. Это утро, пожалуй, первым выдалось таким холодным.

И это же холодное утро стало первым после приснившегося приятного сна. Не просто приятного. Во сне он увидел свой дом, такой родной, до замирания сердца знакомый, полный детских впечатлений. Во сне он ходил мимо каменных стен, трогал их руками, заглядывал в широкие, с настежь открытыми ставнями, окна. Играл с носившимся следом чёрным мохнатым псом. О чём–то разговаривал с отцом, восседавшем в излюбленном кресле–качалке на веранде, да курившим неизменную трубку с коротким прямым мундштуком. Делал что–то ещё, несомненно, приятное, сейчас уже, после пробуждения, неразличимое. Он порадовался, что его память, пускай и маленькими шажочками, стала возвращаться. А это всегда приятно, как не крути.

Покидали полуостров до рассвета. Повезло, что тумана не было, сумрак почти истаял и видимость была неплохой. Когда же солнце показалась за дальними верхушками деревьев, небо, как по традиции, начало затягиваться дождевой хмарью. Вскоре на землю хлынул обложной дождь.

Последующие дни были ничем не примечательны, походили друг на друга как близнецы. Не случалось встреч с аборигенами, не попадались животные, лишь дожди, бесконечные переходы и короткие привалы на отдых. Беглецы уже давно втянулись в такой ритм, покрывая теперь за день гораздо большее расстояние. Почти зажившая рана крепыша больше не беспокоила.

И всё было бы, может быть, хорошо, если бы однажды не кончилась тушёнка. Переход рациона на одни галеты и воду не способствовал хорошему настроению. Уже на третий день усталость стала накапливаться быстрей, в голове и животе появлялись голодные боли, от которых беглецы медленно зверели. И вода, как её не экономь, очень скоро обещала показать дно в последней фляге. Не было заметно зверья в округе, то ли попряталось издалека завидев людей, то ли не водилось его поблизости. Не попадалось и источников воды, из которых можно бы было попить, не опасаясь умереть в мучительных корчах. Словом, с каждым днём настроение беглецов становилось всё мрачней и мрачней.

Однажды, впрочем, попался на глаза неизвестный зверь, напоминавший чем–то карликового, не выше колена, дракончика, покрытого грязным взъерошенным мехом. Но дракончик очень шустро юркнул в ближайший водоём и на все выстрелы упорно не желал всплывать в виде услужливой, готовой к вылову тушки.

Столь неудачная попытка охоты лишь раззадорила крепыша и он уговорил устроить засаду у следующего попавшегося на пути болотца. Несколько часов ожидания прошли впустую, ни один зверь не соизволил показаться, даже звуков, характерных для жизнедеятельности болотных обитателей, не раздавалось.

Плюнув на засаду и перебив голод галетами, люди продолжили путь.

День за днём положение беглецов ухудшалось. Вода кончалась, охота не ладилась, галеты, хоть и не кончались пока, но ими одними силы поддерживать оказалось невозможно. И когда после очередного привала Масканин рассмотрел вдалеке нечто напоминающее висящую на деревце каску, дурное настроение обогатилось новым всполохом мрачных мыслей.

Вблизи предмет, так напоминавший каску, ей и оказался. Но насажана каска была не на деревцо, а на толстую раскоряченную ветку, воткнутую в не очень–то давнюю могилу. Заметный лишь с близи холмик появился здесь едва ли три–четыре дня назад. В двух шагах от него валялись не

успевшие ещё проржаветь гильзы, не карабинные, что интересно, а автоматные, от трёхлинейных патронов. Возможно, они остались от прощального салюта. Каска, без сомнений, была велгонской, слишком характерная у неё форма.

Беглецы постояли у могилы, в полголоса благодаря и кляня судьбину, да разошлись, по идее Масканина, осматривать округу.

Видимо, отряд, что прошёл здесь, с кем–то столкнулся и принял бой. В нескольких местах обнаружились гильзы и залитые теперь дождевой водой воронки от взрывов гранат. Больше никаких следов не было, куда ушёл отряд — неизвестно.

А потому Масканин и гадать не стал, решив придерживаться прежнего направления.

Под вечер случилась гроза. Самая настоящая, с громом и молниями. А вместе с привычным дождём, на проклятую всеми богами землю посыпался град. Проклиная всё на свете, беглецы тщетно пытались найти укрытие. Градинки, даже те, что не крупнее ногтя мизинца, бывало, что и очень больно лупили по спине и по всему тому, куда им, градинкам, взбредало. Хорошо хоть защитные маски, покрытые толстой жёсткой кожей, надёжно защищали головы. Природа в тот вечер порезвилась во всю, правда град в её обойме закончился довольно скоро, а вот резкие, налетающие непонятно с какой стороны порывы ветра, под аккомпанемент небесного грома и соревнующихся в блеске молний, не утихали до половины ночи. Но отбуянив и, видимо устав от собственного разгула, небесная канцелярия устроила себе передышку. Следующие дни явились примером самой кротости. Облаков — и тех на небе появлялось на удивление мало.

Спокойная и в общем благостная погода радовала лишь поначалу. С охотой всё ещё не везло, запас воды стремился к нулю. Беглецы потихоньку сатанели.

А когда устав шастать по кочкам, островкам и по обычной тверди, присели передохнуть, да вдруг увидали в сотне шагов рой красно–жёлтых мерцающих огоньков, словно гонимых лёгким ветерком, хотя никакого ветра не было, компания дружно себе призналась, что, мол, вот и добегались, вот и дошли до умопомраченья, вот теперь им галлюцинация привиделась. И правда, не может же быть, чтобы самые настоящие с виду, переливающиеся блеском пламени, огоньки, вдруг с чего бы то ни было, возжелали собраться в рой подобно насекомым, да ещё перемещались не прямолинейно, если приглядеться, а зигзагообразно, иногда возвращаясь на прежнее место и замирая на минуту–другую. Разве не похоже на коллективное сумасшествие изнурённых, оглодавших, изнервничавшихся людей?

Масканин решил, что не похоже. Он вскочил, дёрнул за рукав крепыша, прикинув, что траектория роя, как бы невзначай, проходит как раз мимо них. А может это такой способ охоты у этих весёлых красивых огоньков?

Максиму показалось, что крепышу не особо–то хотелось срываться и улепётывать. Но как бы там ни было, Михалыч не стал задерживаться, чтобы подольше поглазеть на этакое чудо. Благо, он, как–то само собой за последние дни, привык выполнять команды Масканина. И бежал он сейчас, как последний раз в жизни, мельком успев глянуть через плечо, — огоньки, как оказалось, совсем даже не отставали, вихрем неслись вдогон, отчего крепыш так поддал, что завывая пополам с обидными для огоньков эпитетами, обогнал Масканина и, буквально, не разбирая дороги, летел над землёй.

После такого обгона и Максим улучил момент обернуться. Рой нёсся по пятам, синхронно помигивая всеми своими частичками, становясь то тускло–красным, то ярко–жёлтым. От этой картины Максиму очень захотелось выяснить, кто же из них, он или Михалыч, лучше бегает. А тут, как назло, как насмешка над всем ужасом ситуации, местность начала подыматься, бежать, соответственно, становилось трудней. Прямо по курсу наблюдалась очередная возвышенность, увенчанная вросшими в землю руинами, облепленными порослью мхов и сорняков. Пробовать обогнуть эту не к месту возникшую возвышенность, значит потерять время. Лучше уж прямиком на неё, а потом как–нибудь и с неё. А там… видно будет.