На заволжских озерах (сборник)
Шрифт:
«Поэтому-то он и не уходит с этого места», — подумали мы.
Весь день мы то и дело вспоминали нашего куличка.
На обратном пути, вечером, подплывая к знакомой отмели, мы опять услыхали его крик. Он бегал по тому же месту, всё так же смотрел в воду, так же раскачивался и так же безнадёжно и печально кричал.
Много мы отдали бы тогда за то, чтобы как-то утешить бедного куличка, помочь ему.
Не знаю, есть ли у этой отмели какое-то местное название, но мы с тех пор называем её «Куликова косица».
У
Мы поднимались в своей лодке вверх по Вороне. Течение здесь довольно быстрое, гребли мы давно и поэтому начали уже подумывать об отдыхе. В одном месте, недалеко от деревни Хорошавки, где Ворона сильно сужается, мы увидали, что река вся перегорожена частоколом и густо переплетёнными ветками. Только у самого берега оставлен узенький проход, в который едва могла пролезть лодка. На середине плетня на здоровых кольях был сделан помост, застеленный большой охапкой сена. Под этим помостом оставался проём — незаплетённый кусок частокола, куда устремлялась вода. Такое сооружение называется на Вороне «сежей».
Во всю ширину проёма устанавливается сеть, от которой идут верёвки на верх помоста. Ночью проходящая рыба не может пролезть сквозь густой плетень, а потому вся устремляется в оставленный проём и неминуемо попадает в расставленную сеть. Человек, сидящий на помосте, дождавшись, когда рыбы набьётся много, просто подтягивает верёвки и вынимает попавшуюся рыбу.
Подобный хищнический способ ловли рыбы строго запрещён, но, к сожалению, в глухих местах браконьеры безнаказанно пользуются им.
— Вот бандиты! И здесь безобразничают! Это кто-нибудь из хорошавских. Давай, Пётр, сломаем всё к чёрту! — сказал Борис.
Сломать было не так-то просто. Нужно было выдернуть все забитые в дно реки колья, а потом разрубить топором и разбросать переплетавшие их ветви.
Жалко, что сеть браконьеры всегда предусмотрительно на день уносят. Её мы разрубили бы с особенным удовольствием!
Когда течение унесло последние остатки сежи, мы с новыми силами заработали вёслами.
— Вот придёт сегодня вечером хозяин сежи со своей сеточкой и скажет нам спасибо за то, что мы разорили всё, позаботились о его здоровье: ведь ночью на реке и насморк можно схватить!— острил Борис.
— Да! А потом он придёт ночью и хорошим колом отблагодарит нас, — вторил я ему.
За разговорами мы незаметно подъехали к намеченному ранее месту, где хотели на ночь разбить палатку.
Много раз в прошлые годы мы проплывали мимо этого песчаного полуострова, но никогда ещё не были на нём.
Между намытой узкой косой и непролазными зарослями тальника образовался маленький заливчик, где удобно было поставить лодку.
Напротив, на высоком обрывистом берегу, стоит лес. По неглубокому овражку в реку сбегает говорливый ручеёк. Ниже полуострова есть небольшой перекат.
Войдя в заливчик, мы привязали лодку, выгрузили из неё свои вещи и на нехоженом, чистом песке быстро разбили палатку, поужинали, напились чаю и долго сидели у затухающего костра, отдыхая и любуясь наступившей тёплой ночью. Тишину нарушали только едва слышное журчание лесного ручья да тонкие, звенящие песни наших недругов — комаров.
Когда потемнели последние угольки костра и комары особенно ополчились на нас, мы забрались в палатку, улеглись и скоро уснули.
Среди ночи,
С криком «застрелю!» Борис первым выскочил из палатки, а вслед за ним, путаясь в накрывшем меня полотнище, схватив топор, выскочил и я.
Но кругом не было ни души... Высоко в небе висела полная луна, светло было так, что хоть газету читай, и было так удивительно тихо, так мирно... Даже писка комаров не было слышно. Только нежно продолжал журчать ручеёк да где-то в лесу знакомая, но неизвестная нам ночная птица кричала своё унылое: «Ста-уш-ка, ста-уш-ка, ста-уш-ка!» (Мы с Борисом так и звали птицу — «старушка».)
Мы стояли растерянные перед завалившейся палаткой, и вид был у нас, наверное, довольно смешной: заспанные, растрёпанные, один с ружьём, другой с топором, мы недоуменно смотрели по сторонам: то на порушенную палатку, то на освещённые луной кусты тальника, то на тёмный и таинственный лес на другом берегу, то искали на песке несуществующие следы исчезнувших злоумышленников.
Немного придя в себя, Борис нагнулся к палатке, осмотрел её, потом чертыхнулся, встал и сказал сердито:
— Это нам вперёд наука. Теперь, когда будешь ставить палатку на песке так близко от воды, забивай колышки поглубже, а то в другой раз мы так легко не отделаемся. Понял?
— Это-то я, Боря, сразу понял и учту в дальнейшем. А вот только одно я не понял: на кого ты орал «застрелю» и зачем с ружьём голышом выскочил?
— А зачем ты, Петя, топорик прихватил?
— Как — зачем? Чтобы укрепить вновь колышки покрепче!
Мы оба весело рассмеялись, укрепили палатку, но спать нам уже не хотелось.
ПОЧЕМУ Я НЕ ПОЮ
Я очень люблю петь. И раньше я всё время пел. Делал что-нибудь — пел, загорал на песочке — пел, сидел у костра — пел, плыл в лодке — пел. Даже когда ловил рыбу и то тихонько мурлыкал себе под нос. Только когда ел или спал, ну тогда, может, и не пел и не мурлыкал. Но теперь уж давно не пою. Правда, это не совсем так: я и сейчас пою, но только если около меня никого нет.
Да и пою я теперь не очень громко. Больше мурлыкаю.
А сколько я знаю разных песен, романсов, арий — не перечислить! И пел я их всегда с душой. И теперь я пою с душой, но только это бывает реже, так как много души в мурлыканье не вложишь.
Ведь у меня, наверное, есть способности к пению. Я легко усваиваю мотив и могу петь всё, что угодно. Могу петь и грустные народные песни, и трогательные романсы, и героические арии из известных опер. Да всё, что хотите!
Любовь к пению у меня с детства. Я был совсем ещё мальчиком, а уже пел и даже выступал на школьных вечерах. Несколько раз даже на левом клиросе в церкви певал. Тогда у меня был альт. Ну, а теперь, конечно, альта у меня нет, но зато я могу петь любую партию. Всё, что поёт Козловский, я пою; что пел Шаляпин — пою. Даже репертуар Вари Паниной и Христофоровой — и это пою. Вот только всегда мне не очень удавалось петь так, как пела Русланова. Не получается у меня так залихватски, как у неё!