На заволжских озерах (сборник)
Шрифт:
Наконец-то Борис приехал.
— Ну, как дела? Будешь распродавать свою снасть? — спросил я.
— Нет, думаю подождать. Не такие уж плохие снасти. Может быть, лучше тебе перейти со спиннинга на поплавочную? — смеялся Борис. — Вон посмотри в ларе, что можно умеючи поймать на мои плохие снасти.
Я открыл крышку кормового отсека—и обмер! Там лежали три огромные серебряные рыбины!
Когда мы их взвесили, то все три они потянули около семи с половиной килограммов.
Видя моё изумление, Борис изменил свой небрежный тон и уже с явным удовольствием рассказал, как поймал этих жерехов, и показал мне
— Ты вчера мне рассказывал, что при каждом ударе жереха из воды выскакивала большая россыпь мелких рыбёшек. Значит, еды для жерехов предостаточно. И едва ли крупный жерех предпочтёт нашу одиночную металлическую рыбину, да ещё какую-то не совсем обычную целой стае живых, привычных рыбёшек. Но, как и всякий хищник, он жаден не только тогда, когда голоден, но и тогда, когда добыча может достаться другому. Отнять у другого — вот что захочет сделать даже сытый жерех. Вот на этом я его и обманул. Видишь, что я сделал?
Действительно, придумано было ловко! Борис вырезал из консервной банки маленький пропеллер длиною в 20—22 миллиметра, пробил гвоздиком в середине тонкую дырочку и вдел его на конец спиннинговой лески между двумя бусинками. Чтобы пропеллер мог легко вращаться между бусинками, не сдвигаясь с места, на леске с обеих сторон он сделал узелки-ограничители. Теперь на самый конец лески обычным способом он привязал за одно ушко грузило, а к другому ушку грузила — через заводное колечко — он прицепил хорошо наточенный тройничок. К этому же ушку грузила, как обычно, он надел поводок с обычной блесной. Теперь заброшенная блесна со своим тройничком при подмотке будет бежать вслед за грузилом (где есть свой тройничок), перед которым поблёскивает вращающийся маленький пропеллер.
Жерех, очевидно, приняв убегающее грузило с пропеллером за настигаемую добычу, а блесну — за соперника-хищника, бросается отнять добычу или схватить самого соперника. В обоих случаях он платится за это тем, что попадает в подсачек спиннингиста.
Нечего и говорить, что я в тот же день под руководством Бориса сделал и для себя несколько таких снастей. И много, много раз эта снасть нас выручала. А уж если очень разборчивая была рыба, например голавль, и не хотела брать совсем, мы привязывали к обоим тройничкам ещё маленькие красные шерстинки, вроде как бы рыбьи плавнички.
Но чаще, для неприхотливой рыбы, мы совсем не мудрили и просто к грузилу прицепляли тройник. Этого для прожорливой щуки было вполне достаточно.
АГРЕССИВНЫЙ ЧИКАМАС
На Хопре многих рыб называют совсем не так, как у нас. Там говорят не окунь, а чикамас, не лещ, а чебак, не судак, а сула. Там и повадки-то у рыб не такие, как у наших.
Вот посудите сами! Наш окунь — рыба как рыба: в меру осторожен, в меру храбр. Как бы ему ни было любопытно, он зря не полезет сам в руки к рыболову и, уж конечно, не будет преследовать добычу, которая значительно крупнее его. Правда, увидав играющую блесну, которая «удирает» от него, он так может возомнить о себе, так увлечётся и до того войдёт в азарт, что бросится на блесну, которая почти одного с ним размера. Это бывает! Но чтобы погнаться, скажем, за вошедшим в реку щенком
Но хопёрский чикамас — другое дело! Сначала я не замечал в чикамасе никакого отличия от его собрата, нашего окуня: и держится он в таких же местах, и, схватив блесну, ведёт себя так же.
Помню, как первый раз я попал на Хопёр и ловил там рыбу с местным рыболовом. Забросил я спиннинг, почувствовал рывок и, подматывая блесну, говорю своему товарищу:
— Хороший окунёк попался!
Тот посмотрел на меня как-то удивлённо. Я ещё подумал тогда: «Эге! Видно, не часто ты ловил окуней на спиннинг, если удивляешься, что я, ещё не подтянув блесну, уже заранее знаю, кого я поймал!» Ведь окунь так характерно дёргает блесну, как ни одна рыба, а поэтому всегда узнаёшь его.
Действительно, окунёк оказался порядочный. Я освободил его от блесны и показал своему новому знакомому.
— Хороший окунёк! — сказал я.
— Хороший чикамас! — сказал мой новый знакомый.
— Какой чикамас? Окунь!
— У вас — окунь, а у нас —чикамас!
Вот так и произошло моё знакомство с хопёрским чикамасом, и я долго думал, что всё отличие окуня от чикамаса только в названии.
Но вот однажды пошёл я с этюдником на присмотренное местечко. Со мной попросился Лёнька, сынишка хозяина, у которого я остановился. Он быстро накопал червей, взял своё корявое удилище, и мы отправились.
Пока я писал этюд, Лёнька старательно хлопал поплавком по воде, переходил с одного места на другое, но у него ничего не ловилось. Скоро он воткнул своё удилище в песок подальше от берега, скинул рубашку, полез в воду и стал барахтаться на отмели.
Вдруг он выскочил из воды и кричит мне:
— Дядя Петя! Мне чикамас не даёт купаться. Он гоняется за мной!
— Ну, а ты за ним гоняйся, — посоветовал я.
— Я боюсь! Он большой и всё за ногу норовит ухватить. Он мне удилище не даёт взять!
Сначала я думал, что Лёнька просто нарочно говорит, чтобы втянуть меня в игру, и я сказал, чтобы он играл один. Лёнька замолчал, но я увидел, что он действительно чего-то боялся и всё не мог подойти к своему удилищу. Меня взяло любопытство, я встал, подошёл к берегу и посмотрел в воду. Вода была чистая. Освещённое солнцем песчаное дно было хорошо видно. И никакого страшного чикамаса не было.
— Где же твой страшный чикамас?
— Он там, около удилища, спрятался. А как только я пойду туда, он сейчас же выскочит — и за мной!
— Ну, не бойся, ступай. Я здесь постерегу и не дам тебя в обиду.
Лёнька посмотрел на меня, потом на воду и осторожно пошёл к воткнутому в песок удилищу. Не успел он сделать трёх-четырёх шагов, как бросился обратно.
— Вот он, вот он! — кричал Лёнька, высоко подбрасывая ноги.
Действительно, прямо под ногами у Лёньки я увидел чикамаса: он преследовал Лёньку.
Вот так чикамас! Я решительно вступил в воду и пошёл к удилищу, но агрессивный чикамас и меня не испугался. Он буквально по пятам следовал за мной. Я попробовал повернуться и сам пошёл на него. Тут чикамас, видимо, решил, что напролом лезть не стоит, и стал отступать от меня. Однако ушёл он не дальше, чем на один-два шага, и стоило мне взять удилище и пойти к берегу, как он снова стал чуть не тыкаться в мои ноги.