Набат
Шрифт:
— «За» четыре, — объявил Барбукаев. — Против? Двое. Значит, двое… Так, так.
Тасо уперся рукой в стол, оставил стул.
— До решения обкома вы в рядах большевистской партии, и мы хотим посоветоваться с вами. Кого можно назначить на ваше место? — Барбукаев пристально посмотрел на Тасо.
— Подумать надо, — проговорил дрогнувшим голосом Тасо.
— Как вы сказали? — спросил Барбукаев и подался вперед. — Выходит, нет в ауле достойного человека?
— Разве я так сказал?
— Так получается!
— Эх, Барбукаев, Барбукаев, — проговорил Тасо.
— Я предлагал в свое время Джамбота.
Барбукаев расстегнул воротник:
— Преданный, с головой!
— Нет! — тяжелый кулак Тасо лег на стол. — Он… Вот кто чужой человек!
— Видите, как он думает о людях! — Барбукаев обвел взглядом членов бюро. — А Джамбот на фронте.
— Я бы до обкома дошел, — заявил Тасо. — Смеяться бы стали над нами, никто за ним никогда не пойдет!
— Напрасно тебя столько лет держали в партии.
Прокурор придвинул к себе свободный стул:
— Зачем же вы так? У нас нет никаких доказательств…
— Какие еще факты нужны вам?
Секретарь райкома резко повернулся к прокурору.
— Надо прежде найти виновника, что же касается автора письма, мы с вами не видели его в глаза, — спокойно ответил прокурор.
— Достаточно анонимного сигнала, потом из части пришло извещение. Он исчез на фронте и объявился в горах! — горячился Барбукаев.
— Это еще надо проверить!
Прокурор раскачивался на стуле.
— Допустим, сын коммуниста совершил преступление, о котором мы узнали из письма, пока анонимного. Ну и что? У вас нет другого материала.
— Сейчас не время…
— По-моему, вы возбуждены.
Прокурор встал:
— Решать судьбу старого коммуниста, нашего товарища так легко… Я против! Он не отвечает за поступок сына, и за пожар… В такой мере.
— Мы исключили его, — сказал Барбукаев. — Большинством голосов, между прочим. Значит, вы и заворг открыто поддерживаете его? — с нажимом спросил.
— Да!
— Я давно…
— Вы забываетесь, — резко прервал его прокурор.
— Хватит! — Барбукаев бросил на стол коробок со спичками.
— Я поддерживаю прокурора, — сказал председатель РИКа. — Тасо — это совесть районной партийной организации, а мы по чьему-то злобному письму…
— Почему только по письму? А кошары? Он опозорил партию! — воскликнул Барбукаев.
— Таких, как ты, я в гражданскую пускал в расход, — Тасо презрительно посмотрел на него.
— Надо срочно направить документы в обком, — все больше распалялся Барбукаев.
Зазвонил телефон.
— Алло! Райком слушает! Что? Чабан сорвался в пропасть? Погиб? Неизвестно. Овцы не пострадали? Нет. Сейчас направлю, — Барбукаев повесил трубку.
Въехал Тасо в Цахком, слез с коня.
Всю
Аульцы ждали…
Наконец Тасо поднял голову, оглядел всех, вернее, дал людям заглянуть себе в глаза, произнес внешне спокойно:
— Исключили меня из партии.
— Тебя?! — вырвалось у Дзаге.
Тасо снял шапку, тряхнул:
— Но мой партийный билет у меня. Еще в обкоме будут разбирать.
Дзаге провел дрожащей рукой по усам.
— Спасибо, добрые люди! Двадцать лет мы были вместе… — закашлял Тасо. — Не подвел я вас ни в чем, не обманул… О Буту кто-то пустил слух. Не верьте этому, мой сын не может совершить подлости.
Тасо пошел тяжелой походкой по тропке к своей сакле.
5
Весь день на передовой было подозрительно спокойно, если не считать, что два раза прилетали бомбить «юнкерсы» да немцы палили из автоматов и постреливали из минометов.
К вечеру Асланбек перебрался к Яше, сидел, прижавшись к нему. Как хорошо, что они нашли свою часть. Спасибо майору Чернышеву, помог им, а мог отправить совсем в другое место.
Вдвоем в окопе было тесно, но зато близость друга согревала, успокаивала, можно было отвлечься от мыслей о немцах и вздремнуть.
Едва Асланбек умостился, как уставшее тело расслабло, и он продолжил мысленный разговор, теперь с Залиной. Все спрашивал ее, почему она молчит? Не разлюбила ли? Тогда как же их встречи? Пусть украдкой, короткие, порой без слов. Или всего этого не было?
— Бек, к взводному, — передали по цепи.
Поежился Асланбек. Зачем он понадобился ночью командиру.
Ткнул его в бок Яша:
— Иди, Бек, тебя же зовут.
— Не могу.
— Ты что, одурел, под трибунал захотел?
Сразу пришел в себя Асланбек, закряхтел, клацнул зубами:
— Я не сплю.
— Понимаю.
— Руку не подниму.
— А ты прикажи сам себе, — Яша встал, взял его за воротник шинели. — Ну, ну… И чего я такой влюбленный в тебя, горец несчастный? Топай.
— Слушай, не спи без меня, — сказал на прощанье Асланбек.
— Немец дрыхнет и нам велел. Ладно, ладно, отваливай, ишь, какой эгоист. Может, ты мне грелку принесешь?
Закинул Асланбек за плечо автомат и пошел, с трудом передвигая несгибающиеся в коленях ноги.
Зачем он понадобился лейтенанту? Впрочем, надо радоваться случаю побыть в тепле, а то до утра не дотянет, окоченеет. Почему только люди воюют зимой? Заключили бы на время морозов перемирие и разошлись по домам…
У командирской землянки остановился, пораженный. Еще вчера здесь стоял валун высотой с человека, а теперь валяются обломки. Гранит не выдержал, а человек как же?