Набат
Шрифт:
— Тасо мой брат… Бригадир он.
— Теперь он для тебя брат. Запомни, его поставила сама Советская власть!
Засмеялся Гриша.
— Ладно, не будем ругаться на утеху молодым, — Дзаге направился к выходу. За ним последовал Муртуз.
У порога Дзаге остановился:
— Извините нас, старость бывает болтливой. И вы будете такими, — старик приподнял над головой шапку. — Спасибо тебе, Гриша!
— За что благодаришь?
— Золотые у тебя руки. Школу такую построил нам.
— Тасо спасибо скажи, он добился.
Муртуз приложил руку к сердцу:
— Да
Окончательно смутился Гриша, не знал, что и отвечать.
Бригадир и Джамбот проводили стариков на улицу и вернулись.
Тем временем Гриша, насвистывая, орудовал у выключателя. Сунул в карман отвертку, произнес:
— Полный порядок!
— Ты что пришел? — спросил Тасо у Джамбота.
Не сразу нашелся тот, что ответить, соображал, как бы лучше объяснить, зачем он здесь. — Парту бы мне выбрать…
— Парту?!
Переступил с ноги на ногу Джамбот.
— Ты никак в школу собрался? — спросил Гриша.
— Не пойму тебя, — бригадир окинул взглядом Джамбота.
— Младшая дочь, прости меня, вся в мать, больная.
— Сам виноват, к врачам у тебя недоверие.
— У окна бы посадить ее поближе к солнцу.
— Кого? Дочь? Ты о чем говоришь? Мне стыдно за тебя!
— Дочь, а кого еще… — буркнул Джамбот.
Бригадир потер подбородок, прошелся по классу. Он готов был выругать Джамбота. Никому из аульцев не пришла в голову такая мысль, не слышал он, чтобы кто-нибудь таким образом заботился о своем ребенке. Школу ведь строили все.
Отступил Джамбот к двери, стиснул руки за спиной, исподлобья посмотрел на бригадира: «Собака!»
— Видишь ли, в таком ученом деле я ничего не смыслю. Учитель знает, где ему кого посадить… Тут свои законы. В этом учитель мне не подчиняется. Ремонт сделать, столы привезти — мое дело… Но я поговорю с ним, — нарушил неловкое молчание бригадир.
— Нет, нет, — запротестовал Джамбот, поспешно взялся за массивную медную ручку: — Я не те слова сказал, ты прости меня.
— Пожалуйста, — произнес Тасо и подобревшими глазами посмотрел на Джамбота. — Дай время, еще одну школу построим, радио проведем, подключим электричество… А о дороге забыл? Погоди, все у нас будет, — Тасо рубанул рукой перед собой.
Вечером аульцы устроили пир для строителей. Растроганный Муртуз, второй старший после тамады, попросил наполнить пивом деревянную чашу. Виночерпий тут же вручил ему полную до краев чашу, искусно вырезанную из гладкого куска липы.
— Ой, Муртуз, оштрафую тебя, — предупредил Дзаге, разглаживая усы. — Что-то ты надумал опять на свою голову?
Дзаге украдкой потянул друга за широкий рукав черкески:
— Сядь, бога ради, прошу.
Но Муртуз не слышал его.
— Да простят мне и молодые мой поступок… Сердце мое сейчас мне говорит: «Выпей за Дзаге. Пусть он живет еще много лет». Видит бог, как я желаю Дзаге…
— Остановись! — Дзаге встал. — Не позорь наши седые бороды. Что это случилось с тобой сегодня?
Но Муртуз уже приложился к чаше. Заиграла гармоника, молодые дружно, ритмично захлопали в ладоши, припевая:
Айс aeй,Муртуз приподнял над головой шапку, поцеловал дно чаши, потом перевернул ее над головой вверх дном:
— Пусть у тебя, Дзаге, будет столько болезней, сколько капель пива осталось в чаше!
33
Айс aeй, аназ aeй дae зaeнaeджы тыххaeй! — возьми, выпей за своих детей.
Все захлопали, раздались возгласы одобрения.
Но вот виночерпий подал рог тамаде. Прежде чем произнести очередной тост, Дзаге сказал вполголоса:
— Стол — не базар в Моздоке. В тостах тоже есть свой черед.
Люди поняли, что он остался недоволен своим помощником Муртузом.
Собравшись с мыслями, тамада предложил выпить из турьего рога за бригадира.
— Ты не из моего рода, Тасо. И в Цахкоме ты появился недавно, кажется, лет двадцать назад, — тамада медленно поднялся.
Встали все сидевшие за столом, умолкли голоса.
— Но ты для нас роднее брата родного. С нами делил и наше горе, и наше счастье. Всего у нас хватало…
— Спасибо, — у Тасо дрогнул голос.
— Никогда раньше я не говорил о тебе так много ни в глаза, ни за глаза. Мне не вечно ходить по земле, хочу, чтобы люди знали, что я думаю о тебе.
Старик отпил из рога и передал Муртузу со словами:
— Ай, мой младший, где ты? Понадобилась мне твоя голова.
— Ты произнес красивые слова, а рог оказался у меня, — воскликнул Муртуз, надвинул шапку поглубже.
— Одному из нас надо оставаться трезвым, — пошутил тамада. — Лучше, если это буду я.
Произнесли тосты и за строителей, и за Гришу…
Потом Дзаге открыл танцы, пригласив жену, а внучка Фатима играла на гармонике.
Веселились цахкомцы, и только Буту с Асланбеком уединились, смотрели со стороны на веселье. Буту ждал, когда Фатима передаст гармонь одной из подруг. Тогда он пригласит ее на танец; Асланбек же последний год, с тех пор как арестовали Хадзыбатыра, не помнит, когда и повеселился бездумно.
Распорядитель танцев, похлопывая себя по ноге кнутовищем, повелительно призывал:
— Дружней бейте в ладоши! Фатима, не слышно гармошки. Прошу гостя на один танец.
Гриша не заставил уговаривать себя, вылетел птицей в круг, будто ждал этого момента. Застыл на носках, потом закружил на месте. Любуясь им, Буту подумал о том, кого из девушек он выберет. Гость остановился перед Фатимой в почтительной позе: приложил руку, к сердцу, склонил голову. Тише хлопки, замерло, но тут же радостно забилось сердце Буту: Фатима отказала даже гостю. Но что это? Умолкла гармонь… Фатима передала ее подруге и вышла в круг. Качнулась земля под ногами, чтобы не видеть, как танцует любимая девушка, он покинул танцы. За ним последовал Асланбек, нагнал, участливо взял под руку. Шли молча. Они с детства понимали друг друга без слов.