Наблюдатели
Шрифт:
Нет, не то. Скорее, это особый вид инопланетного паразита: ничто не противоречит существованию подобных особей – они полностью или частично замещают разум носителя, словно одну программу на другую, и строчат, строчат в глубины Вселенной свои доносы…
Чем же тогда питается такой паразит? Как он присасывается, каким образом покидает тело?
Все это может быть основано на доселе не известных науке энергиях и взаимодействиях. Надо перестать думать об этом, поскольку современной научной базы не хватит для изучения подобного феномена.
Впрочем,
24
Меня болтает, меня трясет. Я то в упругое плечо Жана ткнусь – горячее, то в мягкость обивки – прохлада металла за ней. Машина движется медленно: пробка, пурга… Мой любовник нервничает, тихо матерится.
Ловлю себя на том, что так и подумала о Жане: любовник.
Мысли мои так же толкаются в черепе туда-сюда, как я в салоне машины.
Еду я в машине с любовником, мужа убивать еду. Это плохо.
Но тут вспоминаю, как Микров на моих глазах с другой кончал… И думаю, что правильно: надо его убить.
Думаю, что Микров закашляется, как этой водочки глотнет, глаза его выпучатся, глянет он в зеркало, а там – другой, пучеглазый какой-то человек… И не хочу я его, этого пучеглазого убивать.
Думаю, что Жана люблю, что впервые в жизни мне с мужчиной так повезло… А муж мешает. Значит, надо его убить.
Но вспомню, какой Микров трогательный, как жалко его, когда он с похмелья болеет… И, значит, не надо его убивать.
Но смерти этой он и не почувствует даже. Так, закашляется и все… И больно не будет ему.
Ничего, Микров. Все решено, Микров. Я убью тебя, Микров. Я не больно тебя убью.
25
Интересно, как чувствует себя человеческая особь, пораженная таким паразитом? Наверное, у нее должны возникать какие-то провалы мышления, когда ее мозгом завладевает постороннее существо, назовем его – «Наблюдатель».
Но если у женщин вообще нет мозгов, то чем же тогда завладевает Наблюдатель? Стоп. Как мы знаем, мышление женщины устроено следующим образом: женщина использует для этого процесса мозг своего мужчины. Получается, что Наблюдатель овладевает не мозгом моей жены, которого, в сущности, нет, а моими собственным мозгом. Грубо говоря, Наблюдатель находится не внутри жены, внутри меня. Да убоится жена мужа своего!
Гм… Это все действует спирт.
Вот и выход. Эскалатор. Нет ничего чудеснее девушек на эскалаторе… Перед глазами как бы медленно вращается бюст девушки, создавая иллюзию плоскопараллельного движения.
Гм… Бюст девушки! Напиши где-нибудь такое, а потом объясняй, что имел в виду бюст в скульптурном, а не в скабрезном смысле.
И еще эскалатор оставляет надежду, что
На улице снегопад. Снег падает крупными медленными порциями, словно кто-то верхний разорвал в клочья любовное письмо… Цветочница Лиза стоит за его строчками, издали смотрит на меня. Ну что ж! Пора познакомиться с нею поближе…
Я подхожу, указываю на цветы за стеклом.
– Лиза, я бы хотел выбрать один крупный махровый цветок для девушки примерно твоих лет.
– Один?
Ее голос оказывается неожиданно писклявым.
– Суть подношения как раз и заключается в его уникальности, эксклюзивности, так сказать…
Она не понимает, о чем я говорю, пожимает плечиками… Думает, наверное: что это за пургу гонит тут старый пердун? Я и сам знаю, что смехотворен перед нею, мерзостен. Она думает, что я бедный, что мне жалко денег на целый букет. Разумеется, она права.
– Я бы мог забашлять за весь твой ларек, но один крутой бутон может рассказать о любви больше самого навороченного букета, – так я пытаюсь, неуклюже используя современный сленг, загладить свою вину, но тут соображаю, что девушка ее поколения (а я уже в них немного разбираюсь) под словом любовь подразумевает секс, а под словом бутон – невесть что, наверное…
Лиза смотрит на меня, пытаясь понимающе улыбнуться. Эх, знала бы ты, как я прикалываюсь с твоей ровесницей – мало не покажется… На вашем языке, опять же.
Я осматриваю цветок, вручаю девушке деньги.
– Это тебе, – говорю и протягиваю розу обратно ей в руки.
Она смотрит непонимающе, сейчас улыбнется, расцветет… Она почему-то зыркает по сторонам, потом наклоняется ко мне. Я уже знаю, что сейчас будет, чувствую, как натягивает лицо отвратительная вымученная улыбка…
– Оставьте этот цветок себе, – тихо говорит Лиза, потом, чуть громче:
– И не смей мне тыкать, урод! Я сейчас Шамиля позову. Мало не покажется.
Я продолжаю паршиво улыбаться, будто кто-то более сильный, неприкосновенный, ударил меня по лицу у всех на глазах.
Я поворачиваюсь и иду. Меня трясет. Снег залепляет глаза.
Я трезвый, спирта как не бывало. Все, сгорел, переварился, едва организму потребовалась энергия – на бессильную злобу и стыд.
И вот, энергии мало. Я заплетающимися ногами заворачиваю к спиртной палатке. Вижу, как бы глазами Лизы – жалкого старика, у которого ноги веретеном, путаются в полах его светлого пальто. Но боковым зрением замечаю: Лиза больше не смотрит в мою сторону…
Я ненавижу ее. Я бы ее убил. И себя бы убил – жалкого, прямо на этом месте. Взял бы ее за волосы и бил бы головой об угол ее ларька, пока она не умрет. И себя бы бил, бил, бил… И Женьку. И жонку свою…