Начальник милиции. Книга 6
Шрифт:
То место, трясину, обжитую разве что комарами, за километры обходят и зверь, и человек. Никто в жизни не найдёт машину Гурьева, кроме водяного или лешего.
— Отлично, — потёр руки шеф, затем потрогал раскрасневшийся нос и налил по третьему бокалу, по половинке.
Наш разговор больше напоминал беседу двух мафиозников, чем двух начальников милиции.
— Давай, Саша, за тебя, — выставил бокал вперёд Кулебякин, — сама судьба мне тебя послала. Ох, помню, дурак я был, не жаловал тебя по первости, да и псину твою, Мухтрачика. Прости, если что не так было…
— Ничего страшного. Кто старое помянет, тому звезды с погон. Было
Дзинь! — мы чокнулись и выпили.
Глава 17
Зарыбинская городская пельменная пахла чесноком, уксусом и кипятком. На прилавке с полозьями из ленточек нержавейки звенели тарелки, повариха в белом колпаке и с раскрасневшимися щеками ловко орудовала половником, разливая бульон в миски. Народу в зале немного, обеденное время уже прошло, да и сегодня был не день авансов и зарплаты.
Эдик уже сидел за столиком у окна, звякал ложкой в стакане с чаем, закинув ногу на ногу. Увидев меня, поднял голову, радостно улыбнулся:
— О, наконец. Привет, Сан Саныч! Давай, заказывай, пока горячее есть.
Я сел напротив, повесил фуражку на вешалку и улыбнулся поварихе:
— Мне тоже пельмени. Со сметаной.
— И уксуса не забудь, — подмигнул ей Эдик.
Это не ресторан. Тут самообслуживание. Но так уж повелось с недавнего времени, что работницы пельменной самолично стали обслуживать начальника милиции. Говорили, что им совсем не трудно. Ну а мне, что скрывать, было приятно такое внимание. Я не стоял в общей очереди. Как постоянный клиент садился на свое место в углу у окна, а свободная повариха приносила тарелку с пельменями. Не знаю, почему они вдруг прониклись ко мне таким уважением, но краем уха я уже слышал, что матерый ворюга-рецидивист, Генка-форточник, которого мы поймали месяц назад, вроде, обворовал престарелых родителей заведующей этой пельменной, забрав ордена и медали фронтовика, ну а мы их благополучно изъяли у злоумышленника и вернули потерпевшим в целости и сохранности.
— Ну, рассказывай, какие дела у нас назрели? — нетерпеливо ерзал на стуле Эдик.
— Дела очень срочные и деликатные, — сказал я, наклоняясь ближе и переходя на шепот. — Нужно помочь с ремонтом «Волги». Передняя правая дверь у меня… её надо заменить. Я заплачу.
Эдик отложил ложку, вытаращил глаза:
— Да ты что? За свой счет машину хочешь ремонтировать? Она же казенная. Выпиши себе денег на ремонт по статье расходов соответствующей, и всё.
— Вот за что я тебя люблю, друг, умный ты сильно… — усмехнулся я, Эдик было приосанился, но я продолжил иронизировать: — Это как же я сам раньше не догадался? Спасибо!
— Ну ладно, — насупился фарцовщик. — Рассказывай уже. В чем подвох?
— Я же говорю, дело деликатное…
— Разбил, что ли, по пьянке? — только и смог предположить тот.
— Не угадал. Прострелили дверку. Но об этом никому не надо знать.
— Как — прострелили? Что случилось? А-а! Я понял! Это Гурьев! Да?.. Ты его все-таки прижучил? Знаешь, по Угледарску слухи ползут, что этот ушлый мильтон нахапал государственных денежек и свалил за бугор. Теперь ищи-свищи его.
— Ну да… Его папашу даже из органов поперли. Там уже комитет занимается. Перебежчики —
— Ну а с «Волгой»-то как приключилось? — допытывался Эдик.
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — усмехнулся я.
Эдик сдвинул брови, обиженно откинулся на спинку стула:
— Не хочешь говорить — не говори. Я ж тебе не коллега, а друг… просто друг.
Я хлопнул его по плечу:
— Ладно, не дуйся. Дверь действительно прострелил Гурьев. А теперь Гурьева нет… Но это секрет. Всё понял?
Глаза Эдика загорелись:
— Сан Саныч! Я ж тебе говорил, умею секреты хранить. Камень, а не рот. Язык за зубами.
— Вот и хорошо. Значит, нужно найти умельца, достать дверь. Чтобы никто не заметил, понятное дело. Официально заказывать с завода нельзя, по документации ведь она всё равно пройдет. Вот и получается, что надо снять со старой машины какой-нибудь. Лучше с той, которая уже давно не на ходу. Ну и покрасить в цвет моей машины.
Эдик почесал подбородок:
— Есть у меня один экземпляр на примете… в гаражах возле парка. Достану.
— Отлично. А красить кто будет? Тут человек надежный нужен. Ну или после выполненной работы тебе просто придётся его убить. Пистолет я тебе дам.
— Убить?! — вытаращился на меня фарцовщик. — Я?
— Тише, тише, — хохотнул я. — Шучу… Но где нам немого кузовщика найти, ума не приложу.
— Не надо никого искать, — гордо фыркнул Эдик. — Я покрашу. По-дружески.
— Ты? — теперь таращился уже я.
— А то! — ухмыльнулся он. — Думаешь, не умею? Я тебе так забацаю, никто и не поймет, что дверь меняли.
Я отложил вилку, полез в карман, достал ключи и протянул ему:
— Сделать можно на даче у Кулебякина. Помнишь, где мы его в подполе нашли? Адрес, выходит, знаешь. Машина там стоит, в гараже спрятана. Вот ключи от гаража.
Эдик повертел ключи в пальцах:
— А где там красить? В самом гараже?
— Ну да.
— Так это, там же пыль, грязь… Так не пойдёт. Надо целлофан купить, завесить, сделать покрасочную камеру.
Я кивнул:
— Рассказывай, как.
Эдик заговорил с энтузиазмом:
— Смотри. Берём рулон целлофановой плёнки, её в хозмаге продают, людям для парников. Натягиваем по углам, закрепляем рейками. На пол тоже кладём, чтобы пыли не поднималось. Дальше — свет: лампы поставим, чтоб тень не мешала. Потом берём специальную краску. Я её-то достану, у меня есть выход на склад горторга. Там кое-кто мне должен. Грунтовку сам намешаю. Шпаклёвку тоже возьму. Тебе надо только целлофан купить.
— Достану, — кивнул я. — Надо, чтобы всё выглядело идеально, как с завода.
— Не боись, Сан Саныч! Всё сделаю по высшему классу. Через три дня заберёшь «Волгу» как новую. Ну, почти как новую.
Мы шутливо чокнулись чайными стаканами. Дело было в надёжных руках, ведь Эдику я доверял, как себе.
Ночь того же дня. ГОВД Зарыбинска.
В отделе пахло бумагой, старым деревом и табачным дымом — смесь, прочно въевшаяся в стены и мебель. Мой кабинет выглядел в ночных отблесках мрачно и задумчиво: подсвеченный настольной лампой, возвышался загромождённый бумагами стол. На подоконнике, рядом со старой бронзовой пепельницей Кулебякина (я не курил, но жалко было выбросить), стояла кружка с давно остывшим чаем, на дне которого плавала одинокая чаинка, как потерянная лодка в бескрайнем море.