Начало
Шрифт:
Впоследствии родители не раз инструктировали меня, что можно и нужно говорить в школе, о чём писать в сочинениях, анкетах для пионерии, комсомола, и так далее. По всем бумагам я был «из рабочих», и тогда это было правдой. Отец трудился токарем на заводе, а мама на фабрике упаковщицей продукции. Но история моя не об этом.
Отдельно от всей пенсионерской братии обитал мрачный седобородый старик, которого все звали только по имени – Павлом. Этот Павел степенно бродил по округе с палочкой-клюкой, но редко его можно было увидеть дальше пары кварталов от собственной скамейки, торчавшей у калитки
Стариковские руки были поражены странной болезнью, от которой пальцы неестественно изуродовало и местами согнуло. Зрелище не из приятных, а я ещё, встречая его, постоянно удивлялся, как он такими руками управляется с хозяйством, а особенно со своей тростью. И когда этот суровый и нелюдимый дед ни с того ни с сего заговорил со мной, я чуть не присел от страха.
Именно в то мгновение закончилась моя спокойная жизнь.
Глава 2. Знакомство
— Здравствуй, внучек. Стало быть, ты из наших, из посредников. А я Павел. Для тебя дед Паша. Теперь будем чаще видеться. Может даже слишком часто. Ежели, конечно, всё у тебя получится, и ты не испугаешься.
Дед говорил медленно, уверенно, будто старому знакомому. Смотрел в глаза. Не моргал. Стариковское лицо было спокойным и ничего не выражавшим.
Ноги у меня моментально сделались ватными и непослушными. Дар речи был потерян и, возможно, надолго.
«Откуда этот бородач узнал, что девочка надо мной подшутила? Может это его внучка? Значит, это он её подсылал», — замелькало в моей головушке.
— Ну ты не торопись с ответом. Хотя, мог бы для приличия поздороваться. Чему, интересно, вас в школе учат? — важно выговаривал дед, а я всё стоял и решал, что предпринять.
То ли задать стрекача и шмыгнуть за ближайший угол перекрёстка, то ли вступить в разговор. Пока раздумывал, любопытство пересилило страх, и я остался торчать посреди улицы, не отваживаясь ни убежать, ни подойти и поздороваться.
«Интересно, что он обо мне знает?» — не успел я заподозрить неладное, как вдруг дед продолжил речь, словно прочитал мои мысли.
— Да всё я о тебе знаю. Всё. О семье твоей всё знаю. Но я не энкавэдэшник. Просто, мне и так всё и обо всех известно. Все страшные тайны и секреты. И не только твоей семьи.
Мы с Николаем, родным дядькой твоим, знались. Он помладше меня лет на пятнадцать. Тоже шустрый был, как ты сейчас. У батьки о нём поспрошай. Да не стой столбом. Когда будешь готов к разговору, приходи. Я всегда на штатном месте, как на посту. Но сильно не откладывай, а то я старый уже. Ждать долго не буду. Помру, и тогда никто тебя уму-разуму не научит.
С чего вдруг чужой старик должен меня учить уму-разуму, я понятия не имел. А о взрослых разговорах с родителями и помыслить не мог. Но спокойный и уверенный голос деда убеждал, что пришло время узнать семейные секреты. Хотя бы о родном дядьке Николае.
«Может я потомок волхвов?» — размечтался я и, конечно, убежал, но с расспросами к домашним приставать ещё долго не решался.
С отцом по душам никогда не разговаривал. Всё больше о рыбалке, охоте да о школьной ерунде. С бабулей после комсомолок тоже не очень хотелось, а с мамой о таких тайнах говорить было бесполезно. Она в военные времена
На выручку пришла бабуля.
— К Павлу не ходи. Рано тебе ещё, — проронила она, даже не взглянув в мою сторону. Сделала вид, будто занята домашней работой и просто разговаривала сама с собой.
— Про Николая ничего не расскажешь? — я тоже притворился, что ничем подобным не интересуюсь, но если кто-нибудь обмолвится, так и быть, нечаянно подслушаю.
— Это дядька твой. Отцов брат. Он на фронте сгинул. А до войны ещё тем шкодником был. Никогда ничего не боялся. А вот Павел, тот намного старше его, но всегда посмирнее был. И когда городской знахарь умирал, он всё Павла кликал. Долго кликал и долго маялся. Всё никак умереть не мог, покуда силу свою не передаст. А Павел всё не шёл к нему. Испугался, может, или ещё что. Вот Николай и вызвался подсобить тому деду помереть, да силу его поганую забрать. Жалко ему было знахаря. Я об этом позже узнала. Когда Николай чудить стал да над девицами измываться.
Я тотчас забыл, что всё это, как бы, тайком подслушиваю, и выпалил:
— Как это, измываться? Что он с ними делал?
Бабуля расцвела в улыбке. Воспоминания о погибшем сыне были светлыми и, наверное, было чему улыбнуться.
— Как, да как. Собирал дружков с подружками и говорил им, что они все на ярмарку идут. Они и шли, как оглашенные, ничего вокруг не видя. Это я про девиц.
Парни, те только реготали, как жеребцы. А Николай девиц подначивал: «Теперь вам ручей перейти нужно». Они подолы платьев поднимали и шли дальше. А этот пострел им командовал: «Ручей всё глубже и глубже». И девицы подолы задирали всё выше и выше, — тут бабуля беззвучно захохотала.
— А дальше? Про издевательства, — потребовал я в нетерпении.
— А я тебе про что? Трусов-то в те времена почти ни у кого не было.
И тут меня осенило. «Это же внушение. Дядька подружек гипнотизировал, и тем казалось, что ручей переходят», — догадался я, но размышлять на подобные темы мне до сих пор противно, поэтому перевёл разговор опять на деда Пашу.
— А Павел тут каким боком?
— А Павел помог Николаю потолок и крышу разобрать. Это в хате у Ясеня, чтобы он умереть смог. Знахаря того так звали. Ещё книги там убрать, зелья. Но знахарем твой дядька сразу не стал. Сила дурная уже была, а ума ещё не было. Учиться надо было, книжки читать. Только Николай и дальше шкодил да дружков веселил. Павел приглядывал за ним, помогал чёрных кошек ловить, да на ум наставлял, что можно делать, а что ни в коем разе.
Про кошек мне стало чрезвычайно интересно.
«Ловить чёрных кошек? И что с ними дальше делать? А гипноз – это вообще дар бесценный. С ним такое можно. Такое! Внушай всем, что вздумается. Бери, что у кого захочешь, возражений-то никаких не будет», — размечтался я до колик в животе, но спросил только про кошек.
— А зачем им кошки понадобились?
— Они их варили и тринадцатую кость искали, которая в позвонке. Это чтобы сила была. И нашли её, окаянные. И книгу чёрную, что про магию, тоже нашли. Или у Ясеня, или ещё где. Кто их разберёт.