Начало
Шрифт:
Все мигом затыкают уши ладонями и отворачиваются от меня.
— Мир Даланий, если ты ещё с нами, дай знак, — произношу я вполголоса и тёплое дуновение касается моего перепачканного пылью, потом и слезами лица. — Перекинь нас пожалуйста ко входу в Третью больницу.
Даланий не заставляет долго ждать, и мы со свистом ветра несёмся в сторону больницы. Я в изнеможении закрываю глаза, и чувство полёта удаляется.
* * *
Глаза открыл только когда почувствовал себя стоявшим на ногах.
Мы всей гурьбой оказались у центрального входа Третьей
Когда все повернулись посерьёзневшими лицами, начал речь, как командир перед боем, решавшим исход целой войны.
— Без вопросов прошу. Это не бред, не шутка и не тренировка. Я видел перед школой Добрую со знаком в руках. Знак тот для всех нас. Теперь ясно, что беда уже грянула. Если кто не знает, Добрая – это…
— Знаем, кто она, — отозвалось несколько голосов. — И мы видели тётку в чёрном, только не думали, что это Добрая.
— Хорошо, что она не за нами. А сейчас я попрошу третий мир раскидать вас по домам. Сегодня каждый ждёт скорую помощь с пострадавшим человеком. С разбитой головой или поломанными ногами, не знаю, только шума должно быть много. Сразу за тем человеком явятся наши богомольные бабки, как хоккеистки за варёной колбасой…
Смешок прокатился по внимательно слушавшим Александрам, и я продолжил:
— Главное, узнать кто, откуда и куда. Кто это, тётка или дядька. Откуда из города привезут. Куда засунут в больнице, в какую палату или что тут у них за боксы. Помните: у нас на всё про всё пять дней. За это время мы должны найти человека, выручить его из больницы, узнать из какого мира его закинуло, и вернуть домой. Вопросы? — строго спросил после того, как объяснил задание.
— Куда бежать, когда узнаем? — загомонили Александры.
— Если всё узнаете быстро и точно, мчитесь туда, откуда привезут человека. Там тоже народа будет уйма, так что, не промажете. А если сегодня не успеете, завтра вместо школы пойдёте искать. Все собираемся рано утром в моём мире в дедовом сарае. Теперь всё ясно?
И бойцы согласились с моим планом действий.
— Заткнуть уши! — скомандовал я, и все сразу развернулись ко мне спинами и подняли к головам перепачканные футболом и чехардой руки.
Я попросил Даланий разослать всех, кроме меня, по своим мирам, и через мгновение на площадке перед больницей остались только мы с Александром-третьим.
— Завтра приходи к деду пораньше, и если кто первый явится с бедовыми вестями, мигом ко мне. А то, мало ли. Просплю или ещё что, — попросил весельчака, из-за которого мне сломали пару рёбер. — Может в горячке буду валяться, переваривая твой подарочек. И это… Со мной полетишь в пещеру, чтобы меньше спрашивал и собрания собирал.
Третий кивнул и опустил виноватую голову.
— Прости. Не знал, что они… — начал он оправдываться, но я перебил.
— Заткнуть уши, — скомандовал и, увидев, что мячик свой он всё-таки посеял, улыбнулся.
Глава 40. Беда не приходит одна
После просьбы Даланию перенести в родной мир, я почти до самой темноты ждал у больницы
«Жди вестей. А я обратно в Третью», — велел ему, но он засомневался, что именно в эту больницу привезут путешественника с того света в наш мир. Пришлось в подробностях описывать и встречу с Доброй, и часы Угодника в её руках, и голоса в голове.
Наконец, когда он отстал от меня и начал креститься, я прямо у него на глазах улетел в больницу. Позднее собирался попросить мир протащить меня низко над городом, чтобы высмотреть богомольных бабулек, но передумал. То ли из-за рёбер, то ли из-за сумерек, то ли боялся пропустить карету скорой помощи, а может, просто, устал. Скорее всего, не поверил в то, что беда нагрянула в Скефий, а он ни слухом ни духом и продолжает выполнять мои капризы.
Когда потерял надежду на прояснение с бедой, попросил мир перенести меня домой на диван, а если кто-нибудь будет в комнате, пусть они ничего увидят. Скефий выполнил и эту просьбу, наверно, со скидкой на только что поломанные рёбра, и я, как был обутым и перепачканным, так и заснул на диване, не раздеваясь и не разуваясь.
* * *
— Вырастила же на свою голову. А ну вставай! — получил я в пять утра мамкин пинок, а может хук правой, и пулей слетел с дивана.
— Мам, ты что, в самом деле? — начал продирать глазки, заодно вспоминать предыдущий день.
— Я в семь вечера вышла – сандалий нет. Я в восемь вышла – сандалий нет. Я в девять, как дура с Сергеем на руках вышла, а на пороге ни сыночка, ни сандалий. Я в десять, в одиннадцать, в полночь!.. А он разлёгся на диване и в сандалиях спит. Мало того, ещё и грязный, как поросёнок. Побили тебя, или что вчера приключилось, ирод царя небесного? Ты что с малых лет вытворяешь? Я мимо тебя весь вечер ходила, так получается? Когда домой припёрся? Во сколько, я тебя спрашиваю? — всё шипела и шипела мамка, как перегретая сковородка, заждавшаяся масла, наверное, боялась кричать в голос, чтобы не разбудить папку и Серёжку.
— Мам, сядь пожалуйста. Мне надо тебе кое-что сказать, — попросил я маму, и она обессилено опустилась на диван.
— Что-то опять увидел, сынок? — забеспокоилась она, мигом забыв о походах за сандалиями.
— Не могу пока ничего сказать, но где-то нужна моя помощь. Ты должна понять, что не из баловства всё делаю, а всерьёз. В школу сегодня не пойду. Не могу туда идти, пока не выясню, где вот-вот осиротеют дети. Ты мне веришь, мам?
А мама сидела, молчала и редко всхлипывала по неведомой причине, о которой думать я был не в состоянии. Голова была занята бедой, а где-то в груди нестерпимо жгло или от сломанных рёбер, или так болела душа.