Над Черемошем
Шрифт:
— А то нет! — ответила Олена, потрясая сапкой. — Пусть не думает, что я хуже всех. Ксеня, любушка, чернеет твое поле, совсем черное! — с ужасом воскликнула она, глядя на разрыхленную почву. — Догони его, догони скорей! Сама боишься — так я для тебя, так и быть, своим телом заслоню, не пожалею!
— Оленка, я в науку верю, — с тревогой ответила Ксеня.
— Ты глазам своим верь, — рассердилась Олена и не могла успокоиться до прихода домой.
В хате она застала Леся. Он сидел за столом и, наморщив
— Лесь, ты что пишешь? Письмо? — подходя к столу, спросила Олена.
— Нет, корреспонденцию.
— Корреспонденцию? А ты не собираешься выехать в Станиславскую редакцию, как тот корреспондент, что к нам приезжал?
— Пока не собираюсь.
— О чем же ты пишешь?
— О работе нашей бригады. И еще о том, как одна женщина из нашей бригады хотела остановить сапкой трактор и сбавить урожай.
— Это из твоей бригады женщина?
— Сказал ведь уже, что из моей. Ты чего расстроилась?
— Лесь, а про меня ничего не пишешь? — замирая, спросила Олена.
— Делать мне больше нечего, только про тебя писать!
— Правда?
— Погляди, — Лесь подал жене лист бумаги.
Она повертела его в руках, вздохнула, спрятала за пазуху.
— Ты что, отогревать вздумала мою корреспонденцию? — возмутился Лесь.
— Хочу, чтобы мне Ксеня прочитала. Может, ты что не так написал, а газета — великая правда.
— Олена, я все так написал.
— А про меня ни слова?
— Ни слова. Нельзя писать в корреспонденции про близких родственников.
Последний довод убедил Олену, и она вынула бумагу.
— Тогда бери… Лесь, а может, ты научил бы меня грамоте, а то в школу стыдно бегать… Научишь?
— Отчего ж нет! Только пообещай, что не будешь колотить сапкой по радиатору.
В хате Ксени Дзвиняч сидит за книжкой Олена Побережник и твердым пальцем так нажимает на буквы, словно собирается выкорчевать их.
— Ксеня, любушка, ты так все в голову вкладываешь, что Лесь теперь не нахвалится мною. «Настоящий талант», говорит. Двадцать лет вместе прожили, а он только теперь заметил, что рядом с ним настоящий талант.
— Ой, талант ты мой вспыльчивый! — говорит с усмешкой Ксения Петровна и вздыхает, вспоминая прелесть вечеров, когда и ее ждала радость — ласковый взгляд и доброе слово Юры.
Олена приняла вздох Ксени за упрек и резко подняла голову.
— А что делать, если у меня характер как кипяток? Лесь говорит, что я сперва окажу, а потом подумаю, а я, поверь, и то и другое разом делаю, только не могу держаться спокойно, как ты. Что ж делать то?
— Да, наверно, сперва подумать, а потом говорить.
— Ты будто сговорилась с моим Лесем. Видно, придется и впрямь послушаться вас… Ой, Ксеня, пора уже в лабораторию идти! — и она вскочила
— Оленка, для кого это ты так прихорашиваешься?
— Для науки, любушка, — серьезно ответила женщина. — Я в ней хоть и мало смыслю, однако ни одного слова агронома не пропущу. Он так славно все растолковывает, что маленький разберется.
В хату-лабораторию женщины пришли с опозданием, на цыпочках пробрались на задние парты.
— Катерина Юстиновна, кто в колхозе центральная фигура? — спрашивал Нестеренко.
— Центральная фигура в каждом колхозе — бригадир, — уверенно начала девушка и, лукаво блеснув глазами, запнулась. — А в нашем, Григорий Иванович, центральная фигура, наверно… Олена Побережник.
Все расхохотались.
Олену охватило возмущение, но она, обведя всех взглядом, сдержала гнев и, переждав смех, отрезала Катерине:
— Я в твои годы почище зубы скалила. Только я еще посмотрю, как ты их сожмешь, когда Олену Побережник и впрямь выберут центральной фигурой…
После занятий Олена хотела разыскать Катерину Рымарь, но та словно сквозь землю провалилась.
— Удрала бессовестная девчонка, — пожаловалась Олена Ксене и тихо спросила ее: — Правда, любушка, я сегодня сперва подумала про центральную фигуру, а потом уже сказала?
— И хорошо подумала, — подбодрила ее Дзвиняч, — потому что заглянула вперед и увидела, что станешь бригадиром.
— Да ведь надо же вперед заглядывать, — повеселев, подхватила Олена.
Утром она первой вышла на кукурузное поле и с тревогой принялась сравнивать свою и соседскую делянку. Осмотр не утешил, а расстроил звеньевую, и когда на дороге появилась Ксеня Дзвиняч, Олена побежала к ней.
— Ксеня, голубка, я больше глазам своим не верю! Доброе утро… Твоя кукуруза уже перегоняет мою и корнями и ботвой. Что вы ей шепчете?
— Научные слова… И знаешь, Олена, машина не сапка. Тракторист нам очень помог.
— Тебе, Ксеня, — хоть сердись, хоть не сердись, скажу по правде, — все помогают! — с сердцем проговорила Олена и быстро пошла навстречу Миколе Сенчуку. — Товарищ председатель, я так больше работать не могу! Добрый день.
— Доброго здоровья. Что ж вам мешает работать?
— Несправедливость. Возле одних звеньев у нас все кружатся, как пчелы вокруг меда, а есть звенья, от которых все отворачиваются, словно от пустой миски. На делянке Ксени Дзвиняч машина встречает и утренние и вечерние росы, а мы по своей земле только сапками колотим. Что мы, хуже других?
— Вам трактор нужен?
— Ясно!
— Поздно опомнились.
— Это почему же?
Сенчук прищурился.
— Потому что одна женщина из бригады Леся Побережника покалечила трактор своим инструментом.