Над хаосом

Чарски Питер

Тагель поднялся и пошел к бару, бросив через плечо:

– Да-да, давай, твоя очередь отдуваться…

– Динамика и горизонт – что же, неплохо, это знакомые мне слова, – улыбнулся Натан, – но все-таки в чем, как говорится, фишка?

– А фишка в том, что мы совершенно не понимаем, что произойдет на уровне чуть выше, чем человеческий разум. Скажем, за пределами айкью триста.

– Я тут вам, кстати, напомню, – подал голос Тагель, который уже колдовал с бутылками в баре, – что обладатель рекордного айкью, как раз в районе двухсот пятидесяти, некий Уильям Джеймс Сидис, всю жизнь был скромной офисной крысой.

– Но знал сорок языков! – крикнул ему Рипке. – Хотя да, поинт принят, айкью очень плохой показатель. Поэтому я его использую только как некий условный уравнитель.

Тагель

уронил какую-то пустую бутылку и выругался. Рипке не отреагировал и продолжал:

– Итак, наш компьютерный малыш достигает волшебного уровня в триста айкью и становится умнее всех людей на Земле. И даже умнее, чем Джеймс Сидис. С этого момента у нас нет никаких возможностей для того, чтобы контролировать этот разум, ибо мы даже приблизительно не понимаем его базовых возможностей. У шимпанзе, который знает три тысячи английских слов, уровень айкью около семидесяти, а у человека в среднем – сто или чуть больше. И в этой скромной дельте в тридцать баллов айкью умещается вся наша цивилизация! Впрочем, мы можем даже на нашем примитивном уровне представить несколько стратегий с очень плохими результатами для всего человечества.

– Индивидуальное время и масштабирование, – сказал Тагель, подходя с двумя бокалами коктейля. Оба он оставил при себе и уселся за столик.

Рипке взглянул на него и согласно закивал.

– Смоделированный мозг обладает привилегией изменять себя сам, это открытая для доработки система, а не тот полуфабрикат, который оставили нам наши обезьяноподобные предки. Он независим от гормонов, стабилен, настроен на саморазвитие – он просто начнет сразу же себя улучшать… – продолжил Рипке.

– А поскольку он будет основан все-таки на наших мозгах, – перехватил его мысль Тагель, – он докопается до концепции индивидуального времени и просто замедлит его, чтобы было больше времени на обдумывание. Далее, получив в свое распоряжение, допустим, десять тысяч лет, он просто размножится, тем более что ему не нужно для этого искать себе невесту, а достаточно просто копировать свои структуры, пока на это хватает вычислительной мощности.

– Честно говоря, мне это все уже не нравится, – произнес Натан.

– Вот именно. – Тагель отхлебнул напиток и с сомнением взглянул на свой бокал. – Именно таким образом мы всего за несколько ходов в этой партии оказываемся перед армией Эйнштейнов, у которых есть сто столетий на то, чтобы изобрести, как нас всех уничтожить. Как ты думаешь, они справятся?

Из записной книжки Натана Хольма:

«Мне нужно это записать, потому что иначе я не знаю, как мне успокоиться! Сегодня произошло трагическое событие, которое заставило меня по-другому взглянуть на происходящие тут, на острове, дела. Все шло как обычно, мы продолжали наши попытки что-то выжать из Хаоса и Порядка. Я был в симуляции, хотел проверить, можно ли дойти до края локации Атомный Взрыв (у Тома возникла теория, что там есть переход к другой локации, что-то подобное он нашел в коде), поэтому я пропустил все самое важное. Хотя, как бы я мог помочь? Когда меня отключили, я увидел, как все столпились вокруг капсулы, где был Саул Рипке. У него изо рта шла пена, и он был без сознания. Никто так и не понял, что он увидел в симуляции, вся наша аппаратура выдала синхронный сбой и последние несколько десятков секунд его сеанса не сохранились. Но этого хватило, чтобы профессор Саул Рипке, ученый и интеллектуал, получил какое-то серьезное повреждение нервной системы и уже не смог прийти в сознание. Меня не отпускает мысль – что же он там увидел?

Больше мы сегодня не работали. Саул так и не пришел в себя, и его поместили в медицинский отсек, а подключение к симуляциям пока запретили. Доктор и Дени будут обсуждать с инвесторами, что нам делать дальше и как поступить. Сейчас они в кабинете доктора и уже пару часов там сидят, видимо, на связи с боссами. И еще… Я не знаю, как мне пообщаться с Тилит о том, что случилось с Саулом. Вдруг… она тоже в этом как-то замешана? Одно я знаю

точно: это все очень и очень плохо…»

30 часов до сингулярности

«В вопросах технологического прогресса мы, все человечество, ведем себя как любопытная обезьяна, пробравшаяся в оружейный арсенал. Как быстро мы найдем смертоносную игрушку, которая взорвется прямо у нас в руках?»

Натан Хольм, журналист

Натану снилась Тилит. Она лежала перед ним на кровати без одежды и говорила своим чарующим голосом:

– В безлунный день, на Новый год, в день ритуала, они накрыли ложе для моей госпожи. Они очистили матрац кедровой эссенцией и уложили ее в постель. И еще они положили покрывало. Пока покрывало украшало постель, моя госпожа омывала чресла, она омывала чресла царя, она омывала чресла Иддин-Дагана…

Он протянул руки, чтобы дотронуться до нее, и в этот раз был уверен, что это не разрушит симуляцию, а ведь он так хотел, чтобы она не разрушилась, чтобы Тилит не поехала тогда на том автомобиле, чтобы она не погибла так глупо, сделав его жизнь бессмысленной при всех его регалиях, книгах, наградах, деньгах и всем прочем… И когда он прикоснулся к ее шелковой коже, все вокруг предательски поплыло и он проснулся.

Натан был уверен, что проснулся от звука отдаленного выстрела. Он открыл глаза и сел на кровати, пытаясь сфокусироваться. Реальность перед глазами все еще плыла так, как будто это была распадающаяся симуляция. За окном его комнаты под порывами бесшумного ветра качались дикие пальмы, а неверный синий свет луны нарисовал на полу комнаты мертвенно-белый квадрат. В тот момент, когда ему уже начало казаться, что это был лишь сон, он услышал, как по коридору кто-то гулко пробежал. Натан дослушал стук удаляющихся шагов, тяжело вздохнул и начал одеваться.

Тело доктора Эркюля Рамачандряна они нашли в его кабинете. Доктор лежал грудой в своем кресле и сейчас напоминал выброшенного на берег исполинского доисторического моллюска. Ни движения, ни искорки жизни, только гора ставшей бесполезной и уже распадающейся плоти. Правая сторона его головы, там, где было выходное отверстие, представляла собой кровавое месиво из мяса, осколков костей и прилипших к коже волос. Все вокруг было залито кровью. Пистолет лежал чуть поодаль, вероятно, он выпал из руки доктора после того, как тот выстрелил себе в голову.

– Он был левшой? – спросил Натан.

Никто ему не ответил.

– Даниэла, доктор был левшой, так ведь? – чуть громче спросил Натан.

Даниэла только кивнула. Ее губы тряслись, а по щекам текли слезы. Она отвернулась к стене и так стояла секунд десять. А потом сказала удивительно ясным и спокойным голосом:

– Я принимаю командование проектом на себя. Натан, предупредите всех – мы эвакуируем персонал с острова.

Натан снова посмотрел на нее. Она в эту секунду была очень красива, даже прекрасна – как святая Жанна д’Арк, взбирающаяся на стену крепости Турель.

– А что с проектом? – спросил Натан уже от двери.

– Мы завершим все втроем: вы, Том и я, – решительно ответила Дэни.

* * *

Со своей обычной расторопной деловитостью китайские техники забрались в вертолет, затем туда погрузили носилки со спящим под транквилизаторами Саулом Рипке, а Йен Лок, как-то странно улыбаясь и прижимая к себе свою сумку, поднялся в вертолет последним.

Натан ощутил необъяснимый приступ тоски. Хотя в его ситуации этот приступ был вполне объясним: оставаться на острове, где идет пугающий эксперимент, в компании чокнутой фанатички и алкоголика с нобелевской премией – так себе идея. Но что его ждало там, за рамками этого эксперимента, в обычной жизни? Стоило ли сейчас рваться в вертолет, отпихивать безымянных техников, спасая свою жизнь? Ради чего? И потом… он больше никогда не увидит Тилит, если сейчас улетит с острова. Что-то плохое еще произойдет, подумал он. Даже не так. Что-то ужасное уже происходит прямо сейчас, в эту секунду.