Над пучиной
Шрифт:
Одна Вра ничего не замчала. Мысли и чувства въ ней кипли, переполняли и голову ея и сердце; но если оно, порой, начинало биться тревожнй, – не опасенія и не страхъ были тому причиной…
Теперь вс они сидли рядомъ, на возвышеніи, образованномъ въ вид боковой скамьи, надъ колесомъ. Къ нимъ приблизились или, врне, притиснуты были дв дамы, съ двочкой лтъ семи и маленькій гимназистикъ, который, оказалось, былъ затерянъ въ толп своими заботливыми родителями и возвращался одинъ. Дамы сообщали всмъ и каждому, говоря то по– польски, то по-французски, что он никогда еще не здили по морю, что
– Mais c'est impossible! On se bat, se bouscule pour la konka?.. Тамъ просто драка и непремнно будутъ несчастія!..
– А нельзя-ли тутъ приссть?.. Нтъ-ли здсь мстечка? – послышались голоса съ несомннно еврейскимъ произношеніемъ.
И два комерсанта, одинъ тощій, другой толстый, старались притиснуться на скамьи, плотно занятыя женщинами и дтьми.
– Сюда нельзя! Сюда публику не пускаютъ! – протестовали моряки.
– А какъ-же не пускаютъ? Здсь очень много народу.
– Это все мои знакомые. Я ихъ сюда просилъ, а другимъ нельзя!.. Идите внизъ? – отозвался капитанъ.
– А когда-же внизу нту мста?..
– Да что съ этими нахалами церемонитесь, капитанъ? Прикажите ихъ внизъ головой отсюда спустить? – предложилъ Звенигородовъ.
– Ахъ! Бога ради! – испуганно протестовала княжна.
– Оставьте, Викторъ Наумовичъ! – остановилъ его князь.
Капитанъ былъ слишкомъ занятъ своей обязанностью, чтобъ отвлекаться пустяками, и евреи все-жъ таки присли, чуть не на корточки, подъ самыми локтями рулеваго.
Пароходъ заработалъ колесами усиленно, отчаливая, и мрно описывалъ полукругъ…
– О! Que je crais un malheur!.. Какъ я боюсь! – снова заговорила дама полька на двухъ языкахъ разомъ. У меня предчувствіе, что съ нами случится несчастіе!
– Типунъ вамъ на языкъ! – безцеремонно буркнулъ на нее Звенигородовъ; но въ ту-же секунду онъ самъ прикусилъ свой языкъ.
Подъ кормой парохода раздался громкій трескъ и все, что было на немъ народу, покачнулось и вскрикнуло въ испуг:
– Что это?.. Что случилось?.. – раздались отчаянные вопросы.
Князь схватилъ дочь свою за руку. Арданинъ, забывшись, едва не сдлалъ того же.
Пароходъ отчаянно вертлъ свои колеса, пнилъ воду, трещалъ, но не двигался съ мста. Возгласы, крики и смятеніе усилились.
– О, Боже мой! Да что-жь это?.. – бормоталъ позеленвъ отъ ужаса Звенигородовъ. Подводный камень?.. Скала?!. Мы погибаемъ?..
И растерянно поводя глазами, онъ вдругъ остановилъ ихъ на спасительномъ гуттаперчевомъ пояс, привязанномъ къ желзнымъ периламъ… Онъ ухватился за него обими руками.
Между тмъ служащіе и пароходная прислуга метались. Капитанъ въ первую минуту растерялся отъ неожиданности; потомъ, опомнившись, сталъ отдавать поспшно приказанія внизъ, въ трубу, сообщавшуюся съ машиной, и въ рупоръ. Рулевой, остановившійся было въ недоумніи, энергично заработалъ колесомъ, услыхавъ команду:
– Задній ходъ!..
Задній ходъ былъ данъ. Пароходъ нсколько секундъ напрасно перебиралъ колесами; наконецъ содрогнулся, двинулся и, раскачиваясь, только что было
Все повалилось отъ сотрясенія и одинъ отчаянный вопль раздался въ тиши чудесной ночи. Пронесся и затихъ… Настала минута страшной тишины.
Все смолкло подъ гнетомъ ожиданія, оледенившаго кровь во всхъ сердцахъ…
Большинству этой нарядной, за минуту такъ безпечно веселой толпы, несомннно, представилось, что насталъ часъ послдняго разсчета, что пароходъ идетъ ко дну… Въ виду залитаго праздничнымъ шумомъ и увеселительными огнями берега, въ нсколькихъ саженяхъ отъ веселившагося народа, подъ яркимъ свтомъ луны, обратившей морскую бездну въ кротко сіявшую гладь – это мгновеніе было вдвойн ужасно!
И вдругъ, какъ бы для большей еще торжественности, съ берега раздался, заливая собою весь праздничный шумъ и говоръ, величественный гимнъ военнаго оркестра: «Коль славенъ Нашъ Господъ въ Сіон»…
Подъ чудные звуки вечерней молитвы, пароходъ, переполненный людьми, медленно накренялся…
Тогда паника охватила всхъ. Все бросились, давя другъ друга, на противоположную сторону и раздались отчаянные вопли:
– Помогите!.. Спасите!.. Тонемъ!.. Погибаемъ!..
– Господа! Бога ради не волнуйтесь! Не бойтесь! – кричалъ сверху капитанъ. Ради Господа Бога и собственнаго вашего спасенія, – стойте смирно!.. Ручаюсь вамъ, что все кончится благополучно, если вы будете спокойны.
Слова его мало подйствовали, хотя ему усердно помогали сверху – Арданинъ, внизу – нсколько боле мужественныхъ, чмъ большинство, людей, увщая толпу, убждая ее, что теперь спасеніе боле всего зависитъ отъ ихъ спокойствія и благоразумія.
Отчаянная свалка и крики нсколько поунялись, но многимъ женщинамъ сдлалось дурно и многіе слабые духомъ, преимущественно дти, да пассажиры несомнннаго происхожденія, какъ т двое на рубк, – тонкій и толстый, продолжали голосить и причитывать себ и другимъ отходную… На двухъ этихъ евреевъ Арданинъ ршительно прикрикнулъ, грозя имъ, именемъ капитана, вышвырнуть ихъ за бортъ, если они не перестанутъ наводить ужасъ своими безтолковыми воплями. Они примолкли, дико озираясь и стуча зубами, какъ въ лихорадк, вторя въ этомъ упражненіи почтеннйшему Виктору Наумычу Звенигородову. Онъ, такъ энергично гнавшій ихъ только что изъ своего благороднаго общества, теперь съ ними сравнялся, – даже перещеголялъ ихъ, потому что они еще не приступали къ раздванію, а онъ уже снялъ безъ церемоніи сюртукъ, нацпилъ на себя спасательный поясъ и въ эту минуту, стоя рядомъ съ княжной Ладомирской, былъ усиленно занятъ стаскиваньемъ съ себя сапоговъ…
О! какъ охотно пугнулъ бы его Арданинъ, сильнй еще, чмъ сейчасъ припугнулъ трусовъ– евреевъ!.. Съ какимъ отвращеніемъ смотрлъ онъ на него и какъ оскорбительно было ему за Вру, когда онъ увидалъ гнвно-презрительный взглядъ, брошенный ею на человка, съ которымъ она только что была готова на вки соединить свою жизнь.
Вдругъ блуждавшіе глаза Звенигородова встртились съ удивленнымъ взглядомъ стараго князя.
– Что-жъ это вы? – пробормоталъ онъ. Что-жъ вы стоите?.. Вонъ тамъ еще такой поясъ… Берите скорй, пока никто его не захватилъ.