Надежный тыл
Шрифт:
— Тошно мне, Лин, — призналась Маргарита. — Тошно от того, что происходит. Тошно от лицемерия, тошно видеть, как те, кто прекрасно знают, что из себя Борясик представляет, сегодня уже улыбаются ему, на поклон идут. Старый лев при смерти, теперь петух из себя льва строит. Он ведь сегодня павлином ходит, а завтра начнёт на тебе срываться. Отыграться решит. И ведь даже не из-за матери, Лин, а, чтобы отцу досадить, власть показать.
Я посмотрела на неё, сжимая руки, но быстро овладела собой и сказала максимально жестко:
— Хватит, Марго. Я дала тебе пар выпустить, потому
Маргарита криво усмехнулась, но кивнула. Она всегда понимала все с полуслова.
28. Алина
Зря я думала, что работать с Борисом будет просто тяжело, это оказалось невыносимо. Каждый раз, сталкиваясь с ним в коридоре или на совещаниях, я оказывалась политой отборными помоями. Его слова были унизительными, а поведение — намеренно агрессивным. Он словно наслаждался тем, что может безнаказанно отыгрываться на мне. Что, впрочем не удивляло.
Но самое неприятное заключалось в том, что часть коллег поддерживали Бориса в его травле. Не знаю, делали ли они это ради сохранения места в компании или потому, что искренне считали меня виновной в разрушении «крепкой семьи», но факт оставался фактом: офис буквально раскололся на два лагеря. Один, поменьше, откровенно травил меня, другой, пусть и не открыто, но выражал поддержку. На столе я постоянно находила то мандаринку, то конфеты, то чашку горячего кофе. После очередного скандала или оскорбления, нанесенного Борисом, коллеги, особенно мой отдел, старались хоть одним словом, хоть одной улыбкой поддержать. Это было неожиданно, но сил придавало невероятно.
У меня забрали кабинет и возможность участвовать в стратегических совещаниях, оставив лишь непосредственную работу с дизайном. Я скрипела зубами, подавляя эмоции, понимая, что не могу ничего изменить, но могу навредить себе, если дам слабину.
Самое плохое оказалось то, что Борис вмешивался в любые процессы компании, мог зайти к ювелирам и запросто сорвать работу на весь день. Накричать на опытных мастеров, которые работали в компании многие годы, если ему казалось, что они что-то делают неправильно, отходят от эскиза. Он мог позволить себе оскорбительные высказывания в адрес обслуживающего персонала, женщин, чья честность и трудолюбие были проверены временем. Я постоянно встречала в коридорах то заплаканных девушек, попавших ему под горячую руку, то хмурых мужчин, задумывающихся о смене работы.
Больше всего доставалось моему отделу. Борис любил зайти к нам и начать на моих глазах доводить дизайнеров до белого каления, придираясь к работе. Ему словно доставляло извращенное удовольствие видеть мою беспомощность в
Права оказалась Маргарита — Борис разваливал компанию изнутри, причем делал это в максимально короткие сроки.
Состояние Даниила не улучшалось. Его прогнозы оставались такими же туманными, а каждое утро начиналось с надежды, что появится хоть малейшая положительная новость.
Николай, несмотря на всё происходившее в компании, никогда не скрывал от меня состояния Дани. Напротив, он иногда сам звонил мне вечером, чтобы рассказать о том, что он узнал.
— Пока без изменений, Лин. Стабильно тяжёлое, но он держится, — говорил он, и эти слова становились для меня спасением в дни, когда казалось, что всё катится в пропасть.
Я знала, что Николай не может открыто поддерживать меня — это было бы слишком опасно для него самого. Но его вечерние звонки были для меня маленьким лучом света в этом мраке. Они показывали, что его отношение ко мне не изменилось, что даже в этом хаосе я не одна.
Однако через три дня мне пришлось отдать Киру в семью Николая. Анна не оставляла её в покое: она звонила дочери каждые два-три часа, требуя немедленно сообщить, где она находится. Если Кира не брала трубку или задерживала ответ, звонки шли к Наталье или самому Николаю.
Эти постоянные вторжения не давали Кире даже малейшего покоя. Она становилась всё более раздражительной, её нервное состояние ухудшалось. Казалось, что каждый звонок матери вытягивал из неё остатки сил.
Так продолжаться больше не могло. Анна была словно безумной, решив, что сможет достичь своего, изматывая дочь до предела. Я видела, что Кира уже не справляется. Её маленькая, измотанная фигура напоминала мне птицу, которая изо всех сил пытается вырваться из клетки, но только сильнее обдирает крылья.
В конце концов, девочка отправилась в семью Николая, поскольку мы всерьез стали опасаться, что Анна заставит Киру прислать свою геолокацию. Там у неё хотя бы была надежда на относительное спокойствие и передышку от постоянного давления. Мне было горько, но я понимала, что это лучшее решение для неё. Кира нуждалась в этом отдыхе, даже если Анна не собиралась так просто её оставлять.
Обнимая нас на прощание — меня и Зою, у которой мы жили, — Кира не скрывала слёз. Её дрожащие плечи, тихие всхлипы и красные глаза раздирали мне сердце. Она была такой хрупкой, такой растерянной, и в этот момент я чувствовала себя предательницей, хотя понимала, что поступаю правильно.
Я так привязалась к этому подростку за эти дни, что отдавать её оказалось невероятно трудно. Кира стала для меня чем-то большим, чем просто дочерью Даниила. Она была чем-то своим, родным, человеком, о котором я начала беспокоиться так, как будто она действительно часть моей семьи.
Мои руки крепко сжимали её плечи, будто стараясь передать ей всё тепло, всю защиту, на которую я только была способна.
— Все хорошо, все будет хорошо, — шептала я ей в ухо, но сама едва ли верила в это.