Надежный тыл
Шрифт:
Этот вопрос прозвучал так тихо, что я на мгновение засомневалась, действительно ли она его задала. Я встретила её взгляд, пытаясь найти в нём подсказку, зачем она это спросила, но в её глазах было только ожидание.
И все у меня внутри раскололось на осколки от осознания горькой правды, которую я боялась признать даже себе. От той правды, что пришла слишком, слишком поздно. От острой боли, от тоски и ощущения бездны, в которую я падаю. От осознания вранья, которого я нагородила самой себе, защищаясь от чувств, делающих меня слабой.
Я выдохнула и, на секунду задумавшись,
— Да, Кира. Люблю.
— Почему… ты не с ним? Не там, в больнице?
Я замерла, ощутив, как внутри всё сжалось от боли. Этот вопрос был одновременно простым и ужасно сложным.
— Потому что там твоя мама, — наконец сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Его жена.
Я сделала паузу, собираясь с духом, чтобы договорить.
— Мне там не место, Кира, — добавила я, чувствуя, как от жестокости этих слов у меня перехватывает дыхание. — Мое место здесь. С тобой. С компанией. Чтобы, когда Даниил придет в себя, он знал, что ты в безопасности, а его детище — работает и ждет его.
Но я не могла позволить себе лгать. Ни ей, ни самой себе.
Кира молчала, её взгляд устремился куда-то в сторону, на игру теней от камина. Казалось, она пыталась осмыслить мои слова, найти в них ответ на собственные, не заданные ещё вопросы.
— Она тоже любит его… — эти слова дались мне не просто. Голос предательски дрогнул, но я не отводила взгляда от Киры. — Мы обе любим… Каждая по-своему.
Кира повернула голову ко мне, её взгляд был напряжённым, но внимательным.
— Но у неё больше прав находиться там, — продолжила я, чувствуя, как сердце сжимается от этих слов, но всё равно говоря правду. — Она его жена. Она — часть вашей семьи.
Я отвела взгляд, глядя на отблески света на полу.
— Так что… возможно… ваша семья ещё сможет восстановиться, — произнесла я тихо, словно боялась сломать хрупкую тишину.
Кира не ответила сразу. Она смотрела на меня с таким выражением, словно пыталась понять, верю ли я сама в то, что только что сказала. Затем её губы чуть дрогнули, и она тихо прошептала:
— А ты? Ты будешь за него бороться?
— Нет, Кира. Не буду, — сказала я, глядя ей прямо в глаза.
Кира нахмурилась, будто ожидая большего, но я продолжила, стараясь говорить спокойно и ровно:
— Люди — не собаки, не вещи и не рабы. Любовь нельзя вымолить, выпросить или заслужить. Она или есть, или её нет.
Я сделала паузу, позволяя этим словам проникнуть в неё.
— Если твой отец любит твою маму — я признаю поражение, уйду в сторону, исчезну из вашей жизни навсегда.
Кира хотела что-то сказать, но я мягко подняла руку, останавливая её.
— Я не стану никого обвинять в том, что так произошло. Не буду считать, что он мне чем-то обязан. Я люблю, Кира, твоего отца. Но в первую очередь — я его уважаю. Его и его выбор.
Мои слова прозвучали твёрдо, хотя внутри меня всё дрожало от осознания того, что я только что сказала.
— Но…. тебе же будет….
— Больно? Да, будет. К сожалению любовь приносит не только радость. Но моя боль не меняет ничего. Я ничем не обязана твоей матери, Кира, поэтому у меня нет вины перед ней. И я
Она молча смотрела на меня, и ее карие глаза умоляли продолжать.
— Но знаешь, Кира…. — я на секунду прикрыла глаза, — я лучше увижу его снова с твоей мамой, чем…. Пусть он остается в твоей семье, но пусть живет, понимаешь?
Слезы хлынули из ее глаз, и из моих тоже. Она порывисто обняла меня за плечи, прижалась и заплакала. Заплакала горько, навзрыд, сотрясаясь от мучительной боли. И я плакала вместе с ней, гладя девочку по русым волосам, прижимая к себе, ломая все барьеры, которые удерживали меня от чувств и привязанностей.
26. Анна
Я не находила себе места, вышагивая из угла в угол по холлу больницы и ожидая звонка Лики, Бори или, возможно, Киры. Но минута проходили за минутой, а мне так никто и не звонил. И я уже не знала, плакать мне, злиться или звонить в полицию и сообщать о пропаже ребенка. В родительском чате меня уверили, то ни к кому домой Кира не приходила, а это означало только одно: или она совершенно одна на улице или…
О последнем или думать не хотелось. Но слишком хорошо помнила кадры с катка: Даниил держит за талию свою дрянь, а Кира носится рядом с ними с подругами.
Правы, ох правы были Боря и Лика, когда говорили мне, что я распустила дочь. Но как было не распустить, если Даниил всегда потакал всем её капризам? Никогда он не любил Борю так, как любил Киру. Всё ей сходило с рук: нежелание учиться, пропуски кружков, на которые я её записывала, плохие оценки, грубость по отношению ко мне и к Борису. Сколько раз я ругалась с ней, наказывала, пыталась воспитывать. Ограничивала её в телефоне, запрещала гулять, лишала карманных денег. Но стоило отцу вернуться домой, как все мои усилия шли насмарку, а наказания тут же отменялись.
— Успокойся, Ань, она всего лишь отстаивает своё мнение, — звучало в его оправдание её грубости.
— Аня, она девочка, у неё должны быть свои увлечения.
— Аня, ну если у неё проблемы с биологией, значит, она просто не станет биологом!
— Поговори с ней, Ань, постарайся не кричать. Постарайся её понять.
И как тут не чувствовать себя беспомощной? Словно мои слова ничего не значат, словно я одна должна нести этот груз. Даниил любил Киру безоговорочно, как будто она не могла ошибаться, как будто любой её поступок был достойным одобрения. А я оставалась злой и строгой мамой, которая вечно «не понимает» и «недовольна».
Разве я не старалась всегда помочь ей? Разве не ограждала от проблем и трудностей, разве не защищала всегда и безусловно, даже когда она не просила об этом? Я никогда не заставляла её делать что-то по дому — это была моя зона ответственности. Я старалась дать ей всё. У Киры были все возможности, о которых другие дети могли только мечтать. Я выбирала для неё лучших учителей и репетиторов, искала самые перспективные кружки и занятия. Если у неё возникали трудности с каким-то предметом, я тут же договаривалась о дополнительных занятиях, чтобы всё исправить.