Надежный тыл

Костадинова Весела

— Скажи, Ань, тебе бы не хватило в твоей жизни активов почти на 20 млн долларов? Дома? Недвижимости? Счетов, как за границей, так и здесь?

Его вопрос прозвучал как обвинение. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле.

Даниил наклонился вперёд, сокращая расстояние между ними. Его взгляд стал холодным и пронзительным, словно лезвие, которым он пытался проникнуть в самую глубину её мыслей.

— Скажи, милая, — продолжил он, его голос стал ледяным, — кто надоумил тебя начать борьбу за мою компанию? Это была твоя идея, Аня? Или чья-то чужая? — добавил, не давая ей шанса уйти от ответа. — Можешь не

отвечать, дорогая, ответ я знаю. Анжелика, — обратился он к женщине, — что, не получилось два года назад залезть ко мне в постель, ты взялась за Бориса?

Его слова ударили как плеть. Вздрогнули абсолютно все, даже Кира резко опустила чашку на стол. Даже Николай удивленно поднял голову от стола. Борис дернулся и побледнел. Спокойным остался только Виктор.

Анжелика покраснела до корней волос, но её губы сжались, как будто она пыталась сохранить остатки достоинства.

— Не смей, — прошипела она, но её голос дрогнул.

Даниил выпрямился, сложив руки на груди, и усмехнулся ещё шире.

— Не смей? — переспросил он, его голос был полон презрения. — А что, Анжелика, правда глаза колет? Или ты предпочитаешь, чтобы мы об этом не говорили вслух?

Её лицо исказилось от гнева, но она промолчала, не решаясь вступать с ним в открытую конфронтацию.

На Анну было жалко смотреть. Она переводила взгляд с мужа на подругу и обратно, пытаясь осмыслить все, что только что было сказано. Даниил молчал, давая время понять.

— Что, Ань, сюрприз? Как говориться: чудны дела твои, Господи. Да? Но факт остается фактом: твоя подруженька гораздо раньше тебя поняла, что в нашей семье…. Не все в порядке. Надо отдать ей должное, она это поняла, даже раньше меня, я тогда еще цеплялся за что-то. Только вот не поняла она одного: семью разрушила не твоя внешность, Ань, и даже не твои чертовы пирожки, а твой эгоизм. И мой, к слову, тоже. Третьего эгоиста рядом с собой я видеть не хотел, честное слово. Кстати, в отличие от Алины, Анжелика мне в любви призналась.

Слова повисли в воздухе, оставляя за собой тяжёлую тишину. Анна закрыла лицо руками, и её плечи затряслись, но она всё ещё молчала. Анжелика, напротив, отвернулась, стараясь выглядеть равнодушной, но её сжатые кулаки выдавали её злость и бессилие.

Даниил медленно выдохнул, будто сбрасывая часть напряжения, но его взгляд остался сосредоточенным и безжалостным. Он ждал ответа, но никто не решился заговорить.

— Почему… — на белом, пергаментном лице Анны жили одни глаза, — почему ты мне… не сказал, — каждое слово давалось ей с трудом, словно в горле застряло что-то колючее и острое. Боль в глазах была такая, что мне стало ее по-настоящему жаль. Руки Анны ходили ходуном.

— Это, Ань, было последней каплей, — голос Даниила был безжизненным, тоскливым, — Ровно тогда внутри меня что-то сломалось окончательно. Ты, которая любила меня, или думала так, ты ведь даже не почувствовала, не поняла, не увидела. Открой я рот тогда, Ань…. На все мои попытки исключить эту женщину из нашей жизни, помнишь, что ты мне сказала?

Анна дрожала мелкой дрожью.

— Она ведь крутила тобой, как хотела. Подначивала, подзуживала. Могу даже предположить, чем объясняла то, что я не рад вашей дружбе…. И что же ты сделала, Ань, в ответ на мои попытки? Ты стала мне врать. Врать в лицо, скрывая вашу продолжающуюся нежную дружбу. Выкручивалась, лгала, недоговаривала… Ты посчитала, или тебе внушили, что я ревную тебя к ней, но ее интересы

поставила выше, чем интересы нашей семьи. Она настраивала тебя против меня, против Киры, а ты ей верила. Ей, Ань, а не мне! И вот тогда…. — он зажмурился от боли, — тогда я понял, что все, что ты говоришь и во что веришь — одна большая ложь. Иллюзия. Картинка. Не меня ты любишь, а тот уровень жизни, что я даю тебе.

— Это не правда! — крикнула Анна, ее затрясло от боли.

— Правда, Ань! Та самая правда, которая убила меня тогда! Потому что, когда любят — верят! Когда любят — не лгут, глядя в глаза! — рыкнул он. — Потому что, когда любят — пытаются понять, что происходит! Не закрывают глаза на проблемы! И знаешь, Ань, тогда я прошел свою пытку болью! Всю жизнь любить, а потом понять, что тебя не любят! И даже не слышат! Что считают не человеком, а безмозглым идиотом, слепым дебилом который разве что и умеет, так это деньги домой приносить! Что все, что говорят — ложь! Одна сплошная ложь! Неужели ты думала, что я не знал, что вы продолжаете тесно общаться?

А когда я начал настаивать, ты в глаза сказала мне, что я сволочь ревнивая! Скажи, Ань, я тебе правду, кого бы ты в этом всем обвинила? Ее, которой смотрела в рот, или меня? Ты думаешь, Ань, я стальной? Не чувствую боли? Не могу сломаться? Могу. Ты год, день за днем убивала меня своей ложью…А потом я просто махнул рукой… И сломался……

Он встал на несколько секунд не в силах сидеть. Потом, снова сел, потирая лоб.

— Скажи честно, Лик, — снова обратился Даниил к Анжелике. — В твоем отношении к Алине чего было больше? Ненависти и ревности или все-таки желания мою жену заставить у меня компанию вытащить? Что-то, — он вздохну, — мне подсказывает, что первого…. Ань, слушаешь дальше или снова рыдать будешь, пряча голову в песок?

Анна вскинула голову, по щекам ее катились крупные слезы.

— Даня… — начала она дрожащим голосом.

— Нет, Ань, — резко перебил он, отмахнувшись. — Без оправданий. Просто скажи: будешь слушать или снова устроишь спектакль?

Его слова прозвучали как вызов, заставляя всех присутствующих замереть в ожидании её ответа. Анна сделала глубокий вдох, словно собирая последние силы, и кивнула.

— Хорошо, — тихо сказала она, её голос звучал сломлено, но всё же решительно.

Даниил перевёл взгляд на молчаливого и бледного Бориса, который сидел, уткнувшись в свои руки, словно стараясь исчезнуть.

— Боря, — обратился он к сыну, его голос звучал резко и твёрдо, а рука машинально терла шею, словно его не отпускала головная боль. — Сколько времени эта бабёнка греет тебе постель?

Комната замерла. Анна резко подняла голову, её глаза расширились от шока. Анжелика, казалось, перестала дышать, её лицо исказилось от гнева и страха.

Борис не двигался, его лицо оставалось спрятанным за руками.

— Сам матери скажешь? — продолжил Даниил, его голос стал ещё жёстче. — Или мне это сделать?

Борис медленно поднял голову, его лицо было смертельно бледным, а глаза — полными ужаса.

— Папа… — прошептал он, но голос его предательски дрожал.

— Я жду, — прервал его Даниил, опираясь локтями на стол и пристально глядя на сына.

Анна смотрела на Бориса, её лицо выражало недоверие и страх.

— Борис… — её голос был едва слышен, но в нём звучала отчаянная мольба.

Борис закрыл глаза, его плечи поникли.

— Год, — едва слышно произнёс он. — Примерно год.