Надо помочь Ральфу
Шрифт:
– Эмилий, я еще слишком мало времени нахожусь в вашем герцогстве, – напомнил Максим. – Сам знаешь: то футбол, то поручения их светлости, то рыбалка, то надо идти к бабушке Франческе… Я еще ни в одном музее у вас не побывал. А рисунок любопытный. Но абстрактная живопись… Я, откровенно говоря, в ней не особенно секу. – Если по правде, то Максиму следовало признаться, что он вообще «не сечет» в абстрактном искусстве.
– Это копия творения великого и неповторимого Сарбита-Кузовского. – с нескрываемой гордостью сообщил Заслуженный работник библиотечного дела. Уж он-то всех великих знал наперечет. – Гениальный художник жил в прошлом веке, и создал всего двадцать шесть полотен. Некоторые искусствоведы утверждают, что более пятидесяти, но ты им не верь. Двадцать шесть, это точно доказано. Все остальные – подделки. Но из работ Сарбита-Кузовского, ни одно не дошло до наших дней полностью.
– Чем он велик, неповторимый Сарбит-Кузовский?
– Сарбит-Кузовский создал новое направление в живописи, а если точней, то, вообще, в искусстве: Хромотитанизм. Это было как взрыв, как беспощадный луч света, разрывающий тьму. У него появилось немало последователей, но, к сожалению, среди них не оказалось, ни одного мастера, столь же яркого или, хоть бы, близкого по своему таланту, к основателю. А жестокие фанатики-эстеты (Максим не предполагал, что эстеты могут быть жестокими фанатиками, а само слово «эстет» звучать столь неприязненно) внесли свою лепту. Хромотитанизм был многократно обруган, заклеймен, а после смерти гения, под нажимом тех же эстетов, официально запрещен. Поэтому, нашел прибежище в народных промыслах: таких, вот, халатах, подносах, деревянных ложках…
– На халате, очевидно, фрагмент какой-то батальной картины? – Максим постарался доказать, что он к фанатикам-эстетам не относится и не одобряет их, а в живописи, вообще-то, разбирается.
– Да, фрагмент, но не батальной картины, – поправил его библиотекарь. – Не дошедшее до нас полотно Сарбита-Кузовского, фрагмент которого мы видим на халате галима, называлось: «Охота трех баронов, на кабанов, в ущелье Кошкин Хвост».
– М-м-м… – протянул Максим. – Понятно… – Ничего ему не было понятно... – Бароны охотятся на кабанов, но в ущелье темно и мы можем видеть только отдельные детали… Ромбы, спирали, загогулины…
– Нет, нет, что ты?.. Фон картины, как и на халате – желтый. А это значит, что ярко светит солнце, расположившись высоко над горизонтом. В ущелье светло и мы прекрасно видим все, что там происходит.
– Но где, в таком случае, кабаны и бароны? – Максим забыл, что они беседуют о полотне, представляющем совершенно новое направление в искусстве, и задал некорректный вопрос.
– Видишь ли, гениальность Сарбита-Картузовского, и открытого им Хромотитанизма, как раз в том и заключается, что он представляет нам не сами субъекты действия, а мысли этих субъектов, их чаяния и стремления. Да, автор представляет нам глаза своих персонажей. Они разные: большие и маленькие, азартно-алые, и тоскливо-серые… И это гениально. Глаза здесь выступают не как материальные тела, а как средство эмоционального отражения мыслей персонажей. Ведь глаза, как доказала наука, есть «Зеркало души». Перед нами предстают в полном объеме эти «зеркала» и позволяют проникнуть в души персонажей: как суровых, но демократичных баронов, так и свободолюбивых, но своенравных кабанов. На полотне, как и в жизни, они противостоят друг другу. На этом полотне гениальный автор, со свойственным ему мастерством, сумел подчеркнуть обострившиеся противоречия между баронами и кабанами. Но все это, не касаясь материальных основ. То, что ты называешь спиралями, фиговинами, загогулинами и зигзагами – это и есть мысли, чаяния, стремления и надежды, возникшие при столкновении интересов. Поэтому спирали, фиговины, загогулины и зигзаги так выразительно отражены великим творцом. И что любопытно, эти мысли, чаяния, стремления и надежды баронов совершенно не отличаются от чаяний, стремлений и мыслей кабанов.
Максим понял… Нет, он не понял, какие мысли представляют спирали, фиговины и загогулины, не понял, какие из них принадлежали баронам, какие кабанам. Максим понял, что никогда не поймет творчества великого и неповторимого Хромотитаниста Сарбита-Кузовского. Следует, однако, сказать, что это Максима и не особенно огорчило. «Кто их знает, может оно и вправду гениально, – подумал он. – Другая цивилизация и думают они, иногда, по-другому. А я этого никогда не пойму. Ну и пусть, – не стал он огорчаться. – У меня и других забот полно… Я «Сопромат» спихнул, и «Стройдокументацию», а это тянет не меньше, чем абстрактная живопись. И на этом закрыл вопрос о Хромотитанизме и халате галима Гвидлия Умного.
– Ясно, с новаторами такое случается, –
– Они не стесняются. Я им велел, чтобы они постояли в стороне, пока ты занимаешься ответственными переговорами. Им с этим галимом встречаться не следует. Как бы чего не произошло.
– Это ты правильно решил, – похвалил дракона Максим. – Гномы у нас горячие, могли все испортить. Ну, теперь все. Зови.
* * *
– Приветствую тебя, славный ран Максим! Рад видеть тебя в добром здравии. Пусть помогает тебя во всех твоих делах и замыслах Веселый Рудокоп! – лицо Гарнета Меткого расплылось в широкой улыбке.
– И я вас приветствую, славный центрфорвард Гарнет и юниор?..
– Юниор Бригсен, представил товарища Гарнет.
– И юниор Бригсен. Рад вас видеть. Вы как здесь оказались?
– Вас догоняли, – с удовольствием сообщил Гарнет. – По правде сказать, так я уже и бояться стал, что не догоним, затопчи меня шальной крот в безлунную ночь. Но повезло. Догонять и не пришлось. Вы, оказывается, оврагами пошли. А оврагами путь длинней, петляют. Вот мы и оказались впереди. Я это только тогда сообразил, когда увидел вас. Вот и получается, что теперь вы нас догнали, – Гарнет хохотнул положил руку на плечо молодого гнома. – Бригсен только начинает, но ноги умные. На стометровке – как птица, и с мячом, прямо, кружева вяжет, пару шустрых гремлинов запросто обведет, но с тремя пока еще не управиться. А голова… – Гарнет постучал костяшкми пальцев по каске. Раздался густой, сочный звон. – Слышали? Голову надо вырубать, как хороший кусок угля в шахте. Когда у этих ног хорошая голова появиться, его сразу в основную команду возьмут. Вот такая у нас подрастает молодежь: ни один крот им дорогу не перебежит… Он и с секирой неплохо управляется.
Бригсен не просто улыбался. Бригсен в эти минуты был самым счастливым юниором и, пожалуй, самым счастливым гномом в герцогстве. Его хвалил сам Гарнет Меткий, лучший центрфорвард, лучшей команды. И кому хвалил? Рану Максиму! Самому рану Максиму, который принес в герцогство великую игру – футбол. Если бы в Гезерском герцогстве было что-то воде ФИФА, то футболисты, болельщики и даже чиновники от спорта, все, до единого, бесспорно и единогласно, избрали бы уважаемым председателем этой славной организации Максима. Навсегда!
– Как они рванули, когда ты на них гаркнул? – Гарнет глянул вслед, неторопливо удаляющемуся галиму. – А!? Хоть всех в секцию по спортивному бегу записывай. Спринтеры, загрызи их натощак сердитый крот. Чего ты их просто так отпустил? Только четырем и врезал. Остальные даже пинка в зад не получили. Пожалел, что ли? А зря. Воители нашлись, растопчи их крот, дубинами размахались… Перед Шкварцем-Бездельником выслуживаются. Надо, было им хоть бы по шеям надавать, чтобы на всю жизнь запомнили, на кого можно дубиной замахиваться, а на кого и нельзя. Чтобы сами помнили, и другим передали.
– Зачем вы нас догоняли? – поинтересовался Максим. – Должны передать что-нибудь срочное?
– А-а-а… Так вы же ничего не знаете… Вы так быстро собрались и слиняли, что вам сказать не успели. Мы с Бригсеном – ваша охрана. Тут ведь всякая шлендра шалается, этот Шкварцебрус… или Шкварцебрехус…
– Шкварцебрандус, – подсказал Эмилий.
– Неважно как его сейчас называют, – отмахнулся Гарнет. – Имечко себе придумал, такое, что ни один гном не выговорит. Прохвост он, враг футбола, и вообще – как был Шкварцем Бездельником, так Шкварцем Бездельником и остался, растопчи его сердитый крот в грязной луже. Этот недоделанный волшебник повсюду свою шелупень разослал. По всем дорогам шастают. Когда капитан Уллифф Стремительный узнал, что ты, ран Максим и ученый библиотекарь Эмилий, отправляетесь с важным поручением герцога, чтобы народ, значит, поднимать, на борьбу с этим недобитым Шкварцем, он приказал нам сопровождать вас. Кого же еще? Конечно нас! Бригсен парень надежный и секирой неплохо машет. Вот и послал нас капитан, чтобы охраняли вас, и оберегали от всякой шелупени, что шныряет по дорогам. Чтобы туда и обратно без всякого ущерба… Прямо с тренировки и сорвал. Ты же знаешь Уллиффа: «Вперед, и никаких вопросов!» Даже переодеться не дал, – Гарнет похлопал рукой по длинным фирменным трусам «Рудокопа». – Одолжили мы у болельщиков, что на тренировке отирались, камзольчики, – Гарнет раздвинул полы камзольчика, показал, что чужая одежка для него великовата, – прихватили рабочие каски. Ребята секиры одолжили. Без секир – никак нельзя. И к вам. А ваши следы уже и остыть успели… Чего это вы, сразу, так рванули, даже чаю не попили? Нельзя же так…