Надувной доброволец
Шрифт:
— Едва ли стоило усилий.
— Понимаю. Но если мы с тобой…
И он встал перед большим зеркалом, отпустив его — оно накренилось, неторопливо обрушиваясь на нас. Слепое смещённое пространство.
Света не было, пришлось делать старую фишку со спичкой во рту. Боб всегда увиливал в таких случаях, словно боялся, что мы увидим, что у него нет черепа, только эдакая перевёрнутая корзина из хряща. Конечно, я был в курсе с момента нашей первой встречи, меня тётя научила мгновенно оценивать человечьи головы. Я замер, прежде чем пожал его руку — уверен, он заметил неуверенность
Так или иначе, мы с Эдди спустились в эти подземные тоннели. Перила для рук, и всё — только капель с трещин в потолке и время от времени лампочки, незажжённые и химически выдохшиеся. Тут и там ещё живые жертвы держались за стену, вздыхали или рассказывали истории, кажущиеся им осмысленными — развлечение исключительно для себя.
— На что похож этот Жнец?? — спросил Эдди.
— Помощник Джона Сатаны. Ангельски зашторен в обёртку из человечьей кожи. Голова в сумке для боулинга. Сделает из твоей ключицы бумеранг, если дашь.
— А с чего бы мне не дать.
Верхние секции беспокойства качались над глубинами привыкания. Эскарпы и тонкие полы вели в захламлённый храм. На стеклянном троне Жнец сортировал оцепенелые цепи, в окружении кортежа ангелов с мечами.
— Что здесь происходит? — прошептал Эдди.
— Войны тёмного плана — успех, когда никто не вернулся.
Хрупкий балкон прогнулся, закатывая нас в храм. Жнец повернул к нам пустую железную голову.
– Да?
— Извините за беспокойство, милорд. Подумал, заскочу и попрошу вас поджарить кожицу моих связок.
— Дам тебе тупую боль в свежих останках. Погибшие дни в радужной оболочке. Лучшее, что я могу предложить.
— Вот такие они здесь, — шепнул я Эдди. — Разговоры с фасада, жажда крови с чёрного хода. — И снова обратился к Жнецу: — Это ваше последнее слово, живчик? Уверен, вы сможете придумать что-нибудь поизощерённее для моего друга.
— Железные мысли не думаются. В небесах тьма — это возможность уединения и побега.
— Понял, 6 чём я? — спросил я Эдди вполголоса. Он же просто уставился в возбуждении на тонкую расползающуюся кожу мечников и полированных ночных птиц, вынужденно хихикающих.
— По рукам, — сказал я Жнецу, подходя с тщательным равнодушием. — Только не пытайся наколоть нас, идёт?
— Вертящаяся реальность откатилась в сторону и явила проход в гарнизон пыток, который я с тех пор узнал, как собственный дом. Как минимум, там не скрывали правду о себе. Иногда меня связывали и пытали, пока мой живот не извергал вязы, морских чертей, псов, шланги, струи пламени, лоскуты бархата, стоп-сигналы, фрукты, кости, богов, сломанные посохи, сплавки, троллей, мишени для дартса, попкорн, акул, рожки, паникующих поваров, галстуки, бюсты Ленина, очки, разглагольствующих нищих и волны облаков дыма цвета кожи. В конце концов, мне так всё надоело, что я начал
насвистывать и изображать дурачка.
— Он свистит, — сказал в раздражении один палач.
— Лучше, чем ничего, — философски сказал второй.
— И как тебе понравилось? — спросил я потом Эдди, хлопая его по спине. —
— Звучит неплохо.
— Неплохо? Мы только что оттуда. И это вечные муки.
— Называй, как хочешь, но это лучшее из того, что я знаю.
Теперь, конечно, хлыст жизни развился из ясельной ветви. Мне не надо покупать проблемы. Но я хорошо сплю. Ночь — это пресс-папье, прижимающее мою немецкую овчарку и меня как две предсмертные записки к столу масона. Незавершённая, моя судьба барабанит костлявыми пальцами, когда я храплю. Ну что, доктор — что вы поняли?
Проблемы с психиатром
— Это всё было без наркотиков?
По крайней мере, именно это он бубнил сначала Потом начал махать сеткой нормы на прогрессирующе течение. Думал, что центральная ось символизирует член, но всё остальное понял превратно. Для начала не верил в реальность существа по имени “Эдди”.
— Как ты ощущаешь его присутствие? — спросил он как-то, всё ещё прикалываясь надо мной. Хотя, чертовски хороший вопрос.
Теперь, конечно, моё лицо стало местом избивательского рая. Он выкрикивал все типы лозунгов — “Ты говорил это всё или нет?” — в таком ключе. Поочерёдно вдавливал палец в настенные часы и мне в глаза. Окончательно побагровел и разозлился, когда я отчаянно попытался вырваться. Пришлось таки пнуть его по яйцам и хлопнуть дверью, пока он стоял, согнувшись, с рефлективно посиневшим лицом.
По дороге назад остановился. Рука стала болтаться, случайным образом. Коппер решил сыграть крутого и отказался смотреть на меня — уставился вдоль трассы, пока листал блокнот.
— Дорога говорит сама с собой, — сказал он.
— Я в курсе.
— Ты крут.
— Позвольте мне проартикулировать оба моих рыла, иначе я откажусь от коммуникации.
— Я проигнорирую это замечание, сэр.
— По моим краям стекает желток, словно аура.
— Ну всё, хватит уже…
— Незахороненные жертвы ждут тебя в жилом массиве, комнаты в красных пятнах свежего вина.
— Что? Что ты… а так, не двигайся…
— Моя хозяйка молотит что-нибудь беспомощное, и никакой реакции — ошибка насмехается над истинным бардом.
— Не шевели ни мускулом, ты, ублюдок…
— Пал паук, пал паук, — уронил мой древний шкаф.
— Не произноси этого!
— Позвонки небес дьявольски почти невероятны — дубликаты из лимфы и парафина в этом гадском царстве.
— Тихо ты…
— Псы воспитывают идеал — и готовы сделать доклад.
– Нет!
— У меня есть варёные деньги.
— Про… про…
— Цепи добывают из холодных зубов.
— Проваливай отсюда!
— Благодарю вас, офицер.
Поехал на побережье — побродить по берегу. Чайки дрожали в воздухе, как воспоминание, пойманное в паутину. Жалость и домашняя рыба, у которой имя — Тони или Плутон — написано промеж глаз. Эту надпись, независимо от содержания, посчитали доказательством унылой личности — посмотрите на Тони, его плавники развернулись около пузырьков воздуха. Посмотрите на Плутона, он собирает в лице рыбий корм. Ад в столь малом пространстве.