Надзиратель
Шрифт:
Хорошо, что тогда матери не было дома. Ким пришёл после школы домой, разогрел оставшиеся после ужина котлеты и приготовился обедать, как вдруг в квартиру позвонили. Заглянув в глазок, он увидел незнакомого мужчину с цветастым свёртком в руках.
– Кто там?
– Открывай, свои. Отец твой. Я был на похоронах твоей бабушки, помнишь?
Ким не помнил, но дверь открыл. Мужчина оглядел мальчика с ног до головы.
– Вот ты какой… Вымахал. Держи, чемпион. Тебе.
С этими словами он сунул мальчику в руки шуршащий пакет, в которым оказались книги и новенький футбольный мяч.
Так, Ким познакомился с отцом. С тех пор они стали видеться раз в неделю. Мать
Для Кима встреча с отцом – стала радостным и значимым событием.
На протяжении трёх лет отец еженедельно забирал сына и вёз его к себе домой в другой конец города. Когда Ким подрос, он уже сам стал приезжать. За неимением своих детей или просто из душевной доброты Валя, жена отца, принимала мальчика всегда с распростёртыми объятиями, интересовалась учёбой и иногда оставляла ночевать. Валя была доброй. Светловолосая, конопатая, немного полная и с необычайно красивыми и мягкими руками, она имела привычку постоянно гладить свои руки. Отчего всякий раз Ким вспоминал услышанную где-то поговорку – «рука руку моет», хотя не понимал, что эта поговорка имела совершенно другой смысл, она ему нравилась. Валины руки друг друга мыли. А ещё по этим рукам Ким знал, что у Вали доброе сердце, не нервное, не одинокое, как у его матери, и его часто коробил тот факт, что его отец был холоден к Вале, во всяком случае – так Киму казалось. Он никогда не видел, чтобы отец обнимал её, целовал. А она смотрела на него с тем подобострастием, с каким смотрят собаки на своих хозяев, и всегда была готова исполнить любое его желание. В их доме всегда царила идеальная чистота, всегда был готов обед, ужин.
Однажды Ким заглянул в комнату отца и мачехи без стука и увидел, что отец сидит в кресле, а у его ног на полу расположилась Валя, положив ему голову на колени. Отцова рука была на Валиной голове. Мягким, подрагивающим движением он гладил её светлые волосы, и оба они неуловимо дополняли друг друга, как детали одной картины. Киму стало тепло от того, что он увидел.
Валя вздрогнула, отец почему-то убрал руку с её головы, и стало понятно, что они скрывали от Кима свои истинные чувства. Скрывали, быть может, потому, что боялись ранить его сердце, болеющее за мать. Но Кима это не ранило. Он понял, что его отец счастлив с Валей, с её тёплыми, мягкими руками и мудрым сердцем. Счастлив так, как не был бы счастлив с его матерью.
Всё встало на свои места, и Ким успокоился за Валю.
Шло время. За годы учёбы в школе Ким несколько раз видел призраков, можно сказать, привык к ним и всегда знал, что человек, которого стал сопровождать призрак, скоро умрёт. Страха не было, как и не было особого любопытства. Свой дар он воспринимал, как что-то естественное.
Ким уже учился в десятом классе, как однажды после школы он, как обычно, поехал к отцу. Того дома не оказалось – видимо, задерживался на работе, потому дверь открыла Валя.
Приветливо улыбнувшись, она отошла на пару шагов, чтоб пропустить парня. Тот улыбнулся, вошёл в квартиру.
– Ну привет! – жизнерадостно воскликнула она и потрепала Кима по вихрастой голове. – Как ты оброс! Давай в парикмахерскую тебя запишем?
Ким уже был выше Вали на целую голову. Худощавый и с тонкими скулами он не замечал, как быстро отрастали его чёрные волосы, и каждый раз Валя записывала его в парикмахерскую. Каждый раз она легонько трепала его по вихрастой голове, и каждый раз он отмахивался, стесняясь её мягких рук. Закрывая дверь, он услышал детский смех,
– О, у вас гости? Чьё дите? – спросил он, с любопытством заглядывая в коридор.
– Какое дите? – не поняла Валя.
В эту секунду из спальни выскочил мальчик лет пяти и тут же скрылся в кухне. Ким похолодел. За эти годы он научился безошибочно определять, кто перед ним: живой или мёртвый. Мальчик, без сомнения, был мёртвым. Призраком когда-то жившего человека.
– Показалось. Наверное, у соседей, – пробормотал Ким.
Призрак вышел из кухни и подошёл к Вале. Он был белобрысым. Конопатое лицо было бледным. Голубые, как у Вали, глаза, смотрели на Кима безэмоционально.
Тогда за ужином Ким впервые спросил у Вали, были ли у неё дети. Зная заранее ответ, он старался не глядеть на мальчика, ему почему-то казалось, что по его взгляду Валя догадается – её ребёнок здесь, рядом, пришёл за ней и терпеливо ждёт её.
Женщина вздохнула, впервые за все эти годы посмотрела на Кима тяжёлым, словно пятитонным взглядом и дрожащим голосом призналась:
–До встречи с твоим отцом сына потеряла. Утонул в ванне. Недоглядела.
Ким покосился на маленького призрака. Тот сидел на полу, скрестив ноги и, не отрываясь, смотрел на женщину. Со взрослым спокойствием, какое никогда не бывает у детей.
Через два месяца Валя умерла на работе. Внезапно для отца Кима, но не для него самого.
На похоронах и после Ким не мог смотреть на отца, потому что чувствовал себя предателем, словно это он убил мачеху. Отец постарел всего за несколько дней, осунулся, потемнел лицом.
Но во всей этой трагедии ужаснее всего для Кима было то, как его родная мать отозвалась о ней. Глядя на сына с этим огоньком в глазах, который бывает только у людей, люто ненавидящих кого-то, она сказала:
– Это он её довёл. Конечно, он. Этот алкоголик, он же не человек вовсе. Я тебе говорю ещё раз – прекрати с ним общаться, с этой нелюдью.
Сказала нервно – звонко, неприятно брызжа слюной. Сказала со злым удовольствием, что вот, мол, она-то знает, кто виноват в смерти Вали. И Киму снова было жалко мать. Но жалость эта теперь граничила с отвращением.
Пить отец стал по-чёрному. И как стал пить, так мать ещё злораднее стала повторять: – «А я говори-ила! Говорила, что он алкаш конченный! А ты всё – папа, папа, бегал за ним, как собака неприкаянная! Вот чем он тебе отплатил! Твой папа!».
Ким слушал всегда спиной молча, снисходительно, с жалостливым отвращением, но иногда он оборачивался на неё с изумлением, потому что в какую-то секунду этого чёрного словесного потока, ему казалось, что мать начинает шипеть. Ким смотрел на неё с любопытством в глазах и невольно ждал, что вот-вот покажется раздвоенный язык и хищно сощурятся зрачки матери, он бы не удивился. Ведь он видел нечто большое, нечто такое, что срывает пелену с глаз. Удивительная способность. Неприятная способность, лишняя, – так казалось Киму после смерти Вали.
Мать дурнела характером, и было непонятно – из-за чего. Что с ней происходило, когда она оставалась наедине с собой, если, когда видела сына, превращалась в недовольную, мрачную, побитую жизнью женщину? Какие мысли роились в её голове, какие призраки прошлого преследовали её?
Нарочито громко она ставила тарелку с супом на стол, не смущаясь тем, что бульон всякий раз расплёскивался. Затем сердилась на этот расплёсканный бульон, хватала тряпку, быстрыми движениями возила ею по столу, вздыхала, швыряла эту тряпку в раковину, почти хрипела от злости, сдерживая внутри своего бледного, тонкого горла и чахлой груди беспричинный гнев.