Надзиратель
Шрифт:
Не было в ней ничего особенного, лицо как лицо, но Ким, то и дело, бросал взгляд на девчонку, на ее тонкие, почти прозрачные пальцы, держащие томик «Сто лет одиночества». Иногда пухлые губы девчонки шевелились, читая, иногда замирали.
Чего-то недоставало для того, чтобы увидеть её всю. Казалось, что образ не полный. И ещё Ким не понимал, что больше всего его раздражает в этой девушке – то ли ее стоптанные угги, то ли сумка.
Ему не особо везло с женским полом. Единственная девчонка, с кем он когда-то встречался, была Леся из параллельного класса, и встречались они
Двери открывались, толпа вываливалась на очередной станции, и от неё оставались на полу грязные, мокрые пятна.
Что он тут делает? Куда он едет? Какая разница.
Тут девушка, наконец, закрыла книгу, и Ким увидел её всю. Увидел её зелёные глаза, насмешливые, спокойные. Один только взгляд.
Как вообще это работает? Ты просто наблюдаешь, и вдруг вы встречаетесь глазами, что-то екает внутри, и ты потом всё время бросаешь на неё быстрые взгляды, в надежде понять – почему? Что привлекло? Почему десятки, сотни женщин, с кем ты ежеминутно встречаешься глазами, не способны тебя привлечь, а тут всего один короткий взгляд и все твои старые раны, свежие раны, такие огромные, что казалось, никогда не отпустят тебя, вдруг отступают на шаг назад. Отпускают.
Ким всё глядел и глядел на незнакомку, и когда девушка бросала быстрый взгляд на него, от поспешно отводил глаза и тут же сердился на себя. И чем больше он сердился на себя, тем больше он сердился на девушку, потому что это она была причиной его сердитости. И чем больше он сердился на девушку, тем чаще бросал на неё тревожный взгляд.
Но вот она встала. Куда ты?
Глупый вопрос даже самому себе. Конечно же, её станция. Сейчас она выйдет, смешается с многотысячной толпой на улице, и Ким больше никогда её не увидит. Никогда.
"Осторожно! Двери закрываются!", – раздалось над головой, и Ким рванул. Еле успел выпрыгнуть из вагона, как железные двери старого поезда с лязгом захлопнулись.
Поток людей сшибал с ног.
Сумка! Дурацкая жёлтая сумка!
Вот мелькнула на мгновение, пропала, вот снова. Чуть-чуть успокоился. Шагнул на эскалатор, не спуская глаз с жёлтой сумки.
На улице с наслаждением вдохнул воздух, вдруг почувствовал, как пересохло во рту. Двинулся за девушкой почти бегом, и она, словно почувствовав его напряжённый взгляд, резко остановилась. Обернувшись, она воинственно выдвинула вперёд подбородок и чётко спросила:
– Зачем ты идёшь за мной?
Ким удивился. Эта хрупкая девчонка должна была обладать высоким фальцетом, звонким голосом, но обладала низким тембром. Должна была заорать что–то вроде «что тебе нужно, придурок?!». По крайней мере, так ожидал он. Но вместо этого вполне спокойно и мелодично: – «Зачем ты идёшь за мной?».
– Я, эм–м… Хотел познакомиться.
Ким растерялся, в груди совсем некстати проснулось выпитое пиво и хлынуло наверх.
Только не сейчас!
Но пиву было плевать. Отвернувшись, Ким согнулся пополам. Молодая пара шарахнулась, как от прокажённого. Кима рвало, и он краснел. Краснел от стыда.
Девушка протянула руку.
–
Багровый от стыда, Ким вытер рот, хотел было протянуть платок обратно девушке, но вовремя спохватился, скомкал, сунул в карман.
– Извини, кхм, ты мне просто понравилась, и я подумал, что, если ты уйдёшь, я же не найду тебя. Город не маленький, – произносил Ким, глядя в зелёные спокойные глаза, и сам удивлялся своей смелости, что вот так, в первый раз он бросился за девушкой. Наверное, это играло в нём выпитое пиво, а может быть, и не пиво вовсе, а эти её стоптанные угги, дурацкая куртка. Была бы она одета менее небрежно, скажем, в элегантное пальто, и на плече бы у неё висела кожаная стандартная сумка, а не это жёлтое страшилище, то Ким бы, наверное, постеснялся бежать за ней.
– Ну давай познакомимся, я Женя.
– Ким.
В Питер Женя приехала всего пять месяцев назад. Приехала поступать на медика. Квартиру, которую удалось снять подешевле, находилась в часе езды от места учёбы, потому каждый день Женя тратила на дорогу приличное время. Для неё, как и для многих людей, метро стало отдельным миром. Поначалу глазея на всех огромными глазами, на стороннего наблюдателя, эта худенькая девушка производила впечатление птенца, выпавшего из гнезда. Со временем девушка научилась тратить время поездки с пользой, порой ей даже удавалось в метро подготовиться к лекциям.
Жене город не нравился. Не нравилось серое небо, которое всё время давило на виски, не нравилась вечная слякоть, и девушка, словно сопротивляясь природным явлениям, впрочем, осознавая, как это глупо, носила свои любимые угги, к вечеру часто промокавшие так, что приходилось сушить их на трубе. Она скучала по снежным, трескучим морозам Сибири; утешало лишь то, что учёба на медсестру займёт всего три года. А это не так много. И она вернётся домой.
Женя снимала двухкомнатную квартиру с такими же первокурсницами, как и она сама.
В субботу девушка хотела отдохнуть, однако накануне учебник по анатомии попросил одногруппник, сказал, что подготовится к семинару и в пятницу вернёт. Но в последний рабочий день недели он не явился на пары и на сообщения не отвечал. Написал только в субботу утром, прости, мол, с друзьями загулял, лежу, сил нет никуда выйти. А в понедельник семинар.
Назвав парня кидаловом, что вполне справедливо, Женя, скрепя сердце написала, что приедет в общежитие.
Так, субботним днём ей пришлось ехать за учебником.
Он сразу привлёк её внимание. Худощавый, с измождённым лицом. В чёрном пальто, джинсах и чёрной рубахе он выделялся среди обычных людей некой невидимой обречённостью во всём его образе: в повороте головы, в движениях рук, в беспокойном взгляде. В том, как сутулил плечи. Хотя внешне он выглядел вполне адекватным и спокойным, можно было заметить, как порой он останавливал свои карие глаза на ком-то входящем, как обострялись черты его лица, как кадык начинал нервно двигаться, затем лицо его искажала болезненная гримаса и он ронял глаза в пол, не поднимая их больше на того человека, который вызвал в нём ворох эмоций. Казалось, что он видел что–то неприятное в этом человеке.