Налог на недвижимость

Певзнер Керен

– Она очень меня влекла. В ней была такая звериная чувственность, она была вся раскрытая, раскрепощенная. Я чувствовал себя с ней хозяином, повелителем...
– он замолчал.

"Да, - подумала я, - что и следовало доказать... Я старше, со мной он чувствовал себя мальчиком, сынком. Ну что теперь, измениться? Начать хлопать ресницами и восторгаться его словами? Черт побери, это же противно самой природе наших отношений! Господи, о чем я вообще думаю? Завтра, поцеловав меня на прощанье, он выйдет за дверь и, вполне вероятно, будет сам решать свои проблемы, а мне в его жизни просто не запланировано место. Я всегда говорила, что ваши отношения временные, но старалась не верить этому. И надо же, в тот момент,

когда я уже вполне оправилась от этой болезни, он появился вновь. И мне снова жутко хочется видеть его рядом, прижаться к нему и чувствовать себя счастливой".

– Ну ладно, давай спать, - я нарочито зевнула. Его молчание затягивалось.

– Нет, Лерочка, я хочу досказать, - Денис повернулся и стал поглаживать мое бедро, укрытое простыней.
– Мне действительно было с ней хорошо. Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали. А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в тупик.

– Какие именно?
– я была заинтригована.

– Как тебе сказать? Однажды я включил новости. Показывали репортаж из религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла: "Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо". "Постой, - сказал я ей, разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в черных лапсердаках?" И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были евреями там, где нас можно было отличить. А здесь такую же роль выполняют ортодоксы по отношению к светскому населению. С ума сойти!

– Прямо так и сказала?

– Не совсем. Я просто выразил тебе ее мысль. Конечно, туристу трудно понять нашу жизнь, но что меня все время удивляло: как в ней совмещалось неприятие того, что она видела кругом, с желанием здесь остаться.

– Как остаться? Насовсем?

– Однажды мы сидели с ней в кафе, и она сказала, что ее мечта - жить в большом доме. И чтобы вокруг было столько земли, чтобы не видеть соседей. Я посмеялся и напомнил ей, что она в Израиле, страна маленькая, это ей не Канада с Россией. Она усмехнулась и ответила, что напрасно я так думаю, для богатого человека нет преград.

А потом все изменилось. В начале, когда мы с ней познакомились, это была уверенная в себе девушка, довольная собой и своей карьерой, а примерно три недели назад ее настроение резко ухудшилось. Я как-то зашел за ней, чтобы идти на очередной прием, она лежала неодетая и рыдала в голос. Я стал ее расспрашивать, но она только мотала головой и не отвечала. А вечером, на приеме, сумела напиться тем шампанским, которое подавали.

– И не рассказала тебе, что с ней происходит?

– Нет, я пытался расспросить ее, но она замыкалась в себе, либо была неестественно весела и говорила, что не стоит волноваться.

– Денис, твоя мама рассказала мне о какой-то записке, которую ты оставил.

– Да, да, к этому я и подвожу. Неделю назад Татьяна позвонила мне на работу примерно часа в четыре. Она была в ужасном состоянии и умоляла, чтобы я приехал. С ее слов я понял, что ей надо съездить на пару дней на север страны и что она не может отправиться без меня. Отпросившись у Менахема, я поехал домой, взял пару белья на смену, написал эту записку и бросился к Татьяне. Она сидела в номере и была пьяна. Под столом валялись три пустые бутылки из-под "Голды". Видимо, она прикладывалась к ним давно - невозможно выпить такое количество зараз и после этого что-то

соображать. Конечно, ни о какой поездке не могло быть и речи. Я сунул Татьяну под холодный душ, заставил вырвать над унитазом. Ее била мелкая дрожь. Вскипятив чайник, я заставил ее выпить крепкий чай. Наконец она пришла в себя и смогла связно говорить. И о чем? Начала объясняться мне в любви! Клялась, что не может без меня жить, что полюбила и хочет быть моей женой. Потом сказала, что ждет от меня ребенка. Валерия, я был в шоке. Передо мной была совершенно другая женщина.

– "Ужель та самая Татьяна"...
– снова процитировала я.

– Что?
– переспросил Денис.

– Ничего, рассказывай.

– Когда мы познакомились, это была деловая дама, надменная и красивая, со знанием языков и с явной сексуальностью, которую не могут скрыть никакие строгие костюмы. Когда мы впервые легли в постель, она без всякого смущения сказала мне, как она предохраняется, и все же посоветовала воспользоваться презервативом. Как она могла забеременеть? Да, я был увлечен, но не настолько, чтобы думать о дальнейшей жизни с нею. И потом, она должна была вскоре уехать!

– Дурачок, - усмехнулась я, - ну где ты видел равные отношения? Равновесие - это самое зыбкое состояние, которое только возможно. Влюбилась девушка, захотела выйти замуж и остаться здесь. Чему ты удивляешься?

– Лерочка, ну кто женится на празднике, на приключении? Ты же еврейская девушка.

– И что было дальше?
– вздохнула я.

– Вдруг дверь ее номера распахнулась, и без стука вошел Малявин. Посмотрел своими рыбьими глазами и спросил: "Что тут у вас происходит?" Я разозлился и сказал, что его это совершенно не касается. И что приличные люди стучат, прежде чем войти. Он пожал плечами и вышел. А Татьяна снова начала реветь и повторять сквозь слезы: "Я больше так не могу!" Всю ночь она не отрывалась от меня. Она с таким надрывом отдавалась мне, будто чувствовала, что это в последний раз... Утром я спустился в кафе позавтракать. Татьяна спала. Когда вернулся в номер, - голос Дениса дрогнул, - она была мертва. Тут я смалодушничал. Бросился к выходу и сбежал из гостиницы. Я знал, что меня будут искать. В бумажнике оставалось восемьдесят шекелей. Их удалось растянуть на четыре дня. Я не хотел пользоваться кредитной карточкой, чтобы по ней не вычислили, где я. Четыре ночи спал на скамейках. Потом, поняв, что так больше не смогу, я автостопом добрался до Ашкелона и пришел к тебе, - он прижался ко мне всем телом и тихо прошептал, - к тебе, Лерочка, даже не к маме.

Мы молчали.

– И что теперь ты собираешься делать?
– спросила я и высвободилась из его объятий.

– Уеду.

– Куда уедешь?
– не поняла я.

– В Москву. Там меня не найдут, - он говорил с такой уверенностью, что было видно - давно все обдумал.

– Каким образом ты собираешься это сделать?

– Ты мне поможешь?
– вместо ответа спросил Денис.

Я медлила.

– Лерочка, пожалуйста, мне не к кому больше обратиться.

Господи! Что же я делаю?
– ужаснулась я самой себе. Согласившись на его авантюру, я тут же поставлю себя вне закона. А не помочь нельзя. Денис интеллигентный парень, которому совсем не место в общей камере. За что он должен страдать?

– Знаю, - виновато продолжил он, - я поступил подло по отношению к тебе. И ты вправе сейчас просто выставить меня на улицу или позвонить в полицию. Но прошу тебя, Валерия, помоги мне сегодня, а потом можешь выкинуть меня из своей жизни.

– А кто тебе сказал, что мне этого хочется?
– улыбнулась я.

– Чего?
– Денис непонимающе глянул на меня.

– Выкинуть тебя из своей жизни?

Он захохотал, рывком притянул меня к себе, и дальнейшее я опускаю по причине своей природной стыдливости.