Наложница фараона
Шрифт:
Он заметил для себя одну совсем юную, лет пятнадцати, красивую девушку в темно-алом бархатном верхнем платье, из широких пышных рукавов которого выказывались девически худощавые руки в золотистых нижних рукавах с белыми манжетами. В четырехугольном вырезе видна была нежная бело-розовая шейка, но не грудь. Изящный красно-белый чепец позволял видеть гладко, на прямой пробор, причесанные рыжеватые волосы цвета золотистого меда. Девушка скромно опускала глаза и видны были ее реснички, тоже рыжеватые и тоненькие. Ее богатый и красивый наряд странным образом еще более подчеркивал ее застенчивость. Андреас увидел, что в ее маленькие розово-просвечивающие ушки вдеты большие золотые серьги — грушами. Это были серьги его работы, из тех, в узор которых он вплел иудейские коронки над буквами в свитках Торы. Андреас улыбнулся.
В ответ на его
Сначала они протанцевали медленный танец. Андреас вел девушку, едва прикасаясь кончиками своих сильных и гибких мужских пальцев к ее сложенным слабенькой щепотью, нежно-розовым девичьим пальчикам.
Затем заиграли музыканты быстрый танец. Андреас пошел быстрым шагом, выбрасывая вперед то одну, то другую стройную ногу в легких прыжках. Колокольчики, вделанные в каблуки, зазвенели. Он чуть сжал нежную кисть девичьей ручки. Ей тоже пришлось быстро ступать и припрыгивать. Она раскраснелась и с интересом подняла на него глаза. В тот же миг непритворное изумление расширило эти наивные золотистые глаза. Она поразилась красоте юноши, танцевавшего с ней.
И прежде эта девушка что-то слыхала об Андреасе, но мало и смутно как-то. Красота Андреаса была известна, пожалуй, всем женщинам в городе. Всем женщинам и девушкам случалось говорить о красоте Андреаса, но, в сущности, красота эта никого из них не волновала, как не может волновать простые женские чувства прекрасное изображение юного святого на стене собора. Так был красив Андреас, что нельзя было и помыслить о браке с такой красотой, о каких бы то ни было заигрываниях и развлечениях. В еврейском квартале, где принято было отдавать девочек замуж совсем маленькими, от восьми до двенадцати лет, женщины о каком-нибудь красивом украшении или прекрасной ткани говорили: «Это красивее даже, чем Андреас». А в христианском городе женщины и девушки подшучивали: «Ах, Андреас, если захочет, высушит посуше своего святого!» Конечно, имелась в виду поговорка «Святая Екатерина мочит, святой Андрей сушит», потому что как раз на святого Андрея обычно подмораживало и начиналась настоящая зима. Но никто бы не сказал всерьез, что Андреас девичьи сердца сушит. Не только его красота, но и добронравие его всем было известно. Все любили его, но, кажется, ни одна девушка не была в него влюблена.
А та девушка, с которой он сейчас танцевал на пиру, жила замкнуто в богатом доме своих родителей; они всячески оберегали ее, только в одной маленькой церкви бывала она, и то, конечно, всегда в сопровождении служанки; да изредка отпускали девушку к одной из ее немногочисленных подружек (и тоже непременно из богатых солидных домов состоятельных ремесленников); и девушка в гостях скромно склонялась над пяльцами, изредка клала в рот засахаренный орех, аккуратно приоткрыв губки; и прислушивалась рассеянно к общему девичьему разговору. Она почитала себя некрасивою, и подруги, конечно, разделяли охотно ее мнение, поскольку, к сожалению, многим девушкам свойственна склонность к интригам и легкой злости. И сейчас, подняв глаза на юношу, танцующего с ней, девушка еще более смутилась. Она сразу увидела его приветливую, чуть смешливую улыбку, от которой лицо его светло-смуглое и немного отчужденное и таинственное в своей удивительной красоте, сделалось как-то проще, и милое совсем сделалось, а закругленный кончик носа был таким мило-смешным, и хотелось тронуть кончиком пальца и тоже улыбнуться.
И девушка почувствовала смятение… Эта красота… и этот милый приветливый взгляд, обращенный к ней… Нет, это ошибка! Не может эта красота вдруг сделаться такой милой и приветливой ради нее, такой простенькой и некрасивой… Нет, нет!..
Когда закончился быстрый танец, Андреас проводил девушку к ее матери. А та, женщина зоркая и по-женски умная, посмотрела на их лица и кое-что для себя поняла.
Девушка впервые присутствовала в таком большом собрании людей, и мать опасалась, что в наивной душе ее дочери поселится жажда суетных удовольствий. Это отец настоял, чтобы дочь отправилась с ними в большой зал ратуши; ей, мол, скучно, целыми днями сидит за вышиванием, надо ее повеселить. Мать даже подосадовала на супруга, с которым обычно жила в согласии; вот он балует девочку, а справляться с тем, что может последовать из этого баловства, придется ей, матери…
Матери этой девушки Андреас был известен, как всем в городе. Умная женщина была
К двадцати годам Андреас был настолько уже значительной самоценной личностью, что, говоря о нем, как-то и не вспоминали его отца и мать. И мать этой девушки, с которой он танцевал на пиру, не вспомнила о них, размышляя об Андреасе, конечно, как о возможном своем зяте…
Когда отец, мать и дочь вернулись из ратуши в свой дом, зоркая мать уже заметила кое-какие перемены в характере своей дочери. Девушка изо всех сил стремилась скрыть свое смятение; она всегда была молчалива, но прежнее ее молчание было молчанием застенчивой наивности, теперь же она замкнулась, будто бы таилась от матери. И в то же время девушка стала как-то смелее. Теперь, когда она шила или вышивала, сидя рядом с матерью, и мать спрашивала: «Что с тобой?» или «О чем ты задумалась?», девушка отвечала тихо: «Мне хорошо, благодарю вас, мама»; и в ее тихом мелодичном голоске слышалась твердость решимости, какая бывает, когда человек принял твердое решение таить свои чувства и никому не открывать их.
По ночам девушка подолгу не могла уснуть и рано просыпалась. Невольно представлялось ей это прекрасное юношеское лицо, такое милое от этой милой приветливой улыбки… И улыбка эта обращена к ней, к ней… Но прошел всего лишь один день и одна ночь миновала, и девушка уже поняла свои чувства: она была влюблена…
Ей хотелось напевать за шитьем и вышиванием, хотелось украшать свою одежду и волосы; хотелось, чтобы в комнатах было особенно чисто и красиво. Ей хотелось что-то делать, чтобы руки ее были заняты и творили по мере сил чистоту и красоту. Те немногие домашние обязанности, какие были на нее возложены, и прежде исполняемы были ею с полным равнодушием, теперь сделались для нее веселой радостью действования. Радостно поливала она цветы в горшках на окнах; радостно помогала кухарке на кухне. Что за радость, когда руки твои так и летают, пальцы проворно снуют, и все ты делаешь быстро, чисто, легко и красиво…
Сначала девушка словно бы невольно представляла себе Андреаса, затем начала с удовольствием думать о нем, а совсем недолгое время спустя уже создавала в своем девическом скромном воображении совместные прогулки и беседы с любимым. Она сама еще совсем недавно даже и не думала о замужестве. Послушная материнским речам, она почитала себя слишком юной для брака. Девичьи сплетни о юношах, заглядывающихся на девиц в церкви, о встречах на городских и загородных гуляньях тоже не занимали ее, она была от всего этого словно бы отделена, это не было и не могло быть ее жизнью.
Но теперь она вдруг начала все это примеривать на себя и Андреаса. И вот уже от любезных слов и прогулок совсем незаметно для себя самой перешла она к приятным картинам счастливой семейной жизни. Разумеется, телесная сторона любви была ей знакома чрезвычайно смутно. Поэтому она не только не представляла себя в постели с любимым, но даже поцелуя не могла себе представить. Чем-то запретным казался ей даже невинный поцелуй, хотя для нее поцелуй воплощался лишь в скромном соприкосновении губ, ничего иного она не могла себе вообразить. Но тем охотнее она представляла себе, как выходит с Андреасом нарядная на гулянье и гордится своим добрым и красивым супругом, как рядом с ним сидит за трапезой и он доверительно рассказывает ей, какие заказчики приходили в мастерскую, что заказали, как идет работа… И помогая с охотой кухарке на кухне, девушка вдруг представляла себе, что хлопочет, как бы повкуснее накормить Андреаса, который уже ее супруг… И щеки ее розовели от застенчивого румянца…