Нам нужна великая Россия

Андреев Николай Юрьевич

– Ваше Величество, - горячо произнес Шульгин, но зашелся в диком кашле.

– Ваше Величество, - холодно сказал Гучков: для него это обращение было пустой формальностью. Он еще сильнее сжал папку, которую держал у самой груди. – Позволите?

– Прошу, - сутулившийся человек, государь огромнейшей страны в мире, сегодня одинокий более, чем когда-либо, кивнул.
– Ваш визит меня несколько удивил.

–

Ваше Величество, позвольте обсудить этот вопрос в должной обстановке, - запросил Шульгин, и хотел что-то добавить, но снова его кашель одолел.

– Понимаю Вас, прошу, - все четверо зашли внутрь.

Вагон, некогда практически полностью заполненный свитскими и прислугой, сейчас был полупустым. Двое свитских играли в шашки, официант наливал им чай. Все вытянулись в струнку, едва завидев императора.

– Прошу, продолжайте, - Николай жестом пригласил гостей за ним последовать.

Прошли в отдельное купе, служившее императору кабинетом.

– Прошу, - он указал на мягкие диванчики, стоявшие по углам купе.

Гости кивками поблагодарили. Гучков, однако, пригоашением не воспользовался и выложил на стол, из той заветной папки.

Николай быстро пробежал текст. Помолчал несколько мгновений. Поднял взгляд.

– И вы хотите, чтобы я это подписал?
– голос его был все таки же спокойным, но усталость чувствовалась в нем все сильнее.
– После...всего?

– Не мы хотим. Вся страна, Ваше Величество. И армия!
– первым обратился Рузский.

В свете лампы его лицо казалось мертвенно-бледным.

– Вся страна? Я слышал, что беспорядки разрастаются, но о потере управления говорить нельзя. Да и верные престолу силы вполне...

– Ваше Величество! Пусть я болен, но мне надо это сказать, силы я найду!
– кажется, жар передался самым словам Шульгина, он сам себя распалял.
– Толпы черни вовсе вышли из повиновения! Я своими глазами видел, как запасные батальоны гвардии крушат все, что попадется им на пути! А что сталось с казармами кавалергардов? Тысячная, может, трехтысячная толпа ворвалась туда, и не всем кавалергардам удалось спасти свою жизнь! Полицейские участки разгромлены, Охранное отделение - и то существовать перестало. Правительство больше нет, прямой провод молчит. Но! Толпы стекаются к Таврическому дворцу...

И разразившийся кашель заставил Шульгина сесть.

– Народ собирается вокруг Таврического. Вокруг Думы, в которой только и видит силу, которой может доверять. Но. Левые, радикальные силы, вовсю перетягивают их на свою сторону. Надо прекратить это. Вырвать знамя из вражеских рук. Действовать необходимо решительно. Ваше Величество, единственное, что сможет унять народ - это Ваше отречение. Это позволит избавиться от бремени гнева, которое связано с нынешней властью. Потребуется передать престол. Только и всего. Надо действовать решительно, пока революция не проникла в самое Царское село. Там уже идут бои, и кто знает, сможет ли гарнизон выстоять? Толпа ведь...такая...Она

может разъяриться и начать кровавый погром. Дума прикладывает все усилия, дабы избежать худшего. Но удастся ли нам это сделать? Мы единственные, кому доверяет народ, но левые работают...Работают...Еще день, ну может, второй, и все! Без результатов от нас отвернутся!

Гучков умолк и занял место подле Шульгина.

Николай думал. Он понимал, на что намекает Гучков. В свете было известно о ненависти человека, так и не ставшего премьером, к императору. Распространение всех этих слухов о Распутине, о сепаратных переговорах, о многом другом, - все это было на совести Гучкова. Он мог на многое, на очень многое пойти.

– А что же армия?
– Николай повернул голову в сторону Рузского. В глаза ему государь не смотрел, по обычной своей привычке, опустив взгляд.

– Как я уже докладывал, Родзянко вполне себе увидел действия армии. В самой Луге восставшие, железная дорога на Петроград в их руках. В самой столице все силы переметнулись на сторону революции. И даже диктаторские полномочия не помогли это исправить.

– А что же Петр Аркадьевич?
– голос и вовсе был тусклым.

– Известий о нем никаких. Видно, застрял в одном из зданий, окруженный беснующей толпой. А может, и еще чего хуже. Не дай Бог!
– произнес Шульгин сквозь кашель.

– А вот телеграммы командующих фронтам. Все сходятся в единой мысли, только великий подвиг, только отречение смогут выправить обстановку...
– говорил Рузский, кладя телеграммы на стол.

– И ответственное министерство, - добавил Гучков.
– Манифест, который представлен был великими князьями, уже воздействовать не сможет без отречения. Правительству. Вами возглавляемому, уже не поверят. Оно просуществует не дольше, чем потребуется для передачи телеграммы о его назначении.

Николай прочел телеграммы. С каждым новым листом глаза его все тускнели и тускнели.

Наконец, совершенно бесчувственным голосом он произнес.

– Мне требуется подумать. Подождите, - и гости поспешно вышли из купе. Гучков не скрывал удовлетворения, Рузский бросал многозначительные взгляды на государя, а Шульгин мечтал лечь под одеяло и уснуть.

Государь думал долго, очень долго. Наконец, он зазвонил в колокольчик, и в купе вошел флигель-адъютант. Он уже совершенно не скрываясь клевал носом. День выдался напряженным и, кажется, бесконечным. Суток трое в него бы поместилось!

– Анатолий Александрович, где тот самый текст?
– спросил это, не поднимая взгляда. Он не отрывал его от походной чернильницы.
– И нет ли телеграммы от Петра Аркадьевича?

– Телеграммы нет, зато из Петрограда непрестанно телеграфируют Ваш августейший брат, Родзянко, иные лица...Все говорят о невозможности положения...

– Текст манифеста, - произнес Николай.

– Ваше Величество, - Мордвинов, предчувствовавший такую просьбу, держал текст при себе.