Напряжение
Шрифт:
– Переводы Красильникову приходили откуда-нибудь, не замечали?
Поджав губы, Василий поморгал белесыми ресницами, ответил:
– Нет, как будто не приходили.
– А деньги у него водятся? В долг у него берете? Или, наоборот, он не просит у вас взаймы?
– Так мы что… Мы зарабатываем. Я тысячу сто - тысячу двести в месяц выколачиваю. Одному хватает. Зачем я занимать буду? Ну и он тоже… Но деньги он любит, не то что любит, а считает, все до копейки.
– Почему вы так думаете?
– Хм… Черт его знает. Так не объяснишь. Пожить надо с человеком…
–
Василий вздохнул, улыбнулся, потер небритый подбородок.
– Уж вы и задаете вопросы… Не знаю. Что знаю, я вам все выложил, а чего не знаю, говорить не стану. Он ведь человек неразговорчивый, с нами своими делами не делится, все про себя. Сюда девушки к нему не ходят, я их не видел, ну а там где-нибудь… Его самого надо спросить.
Изотов просмотрел письма - они были от матери, взялся за книги. Присев на кровать, тряхнул учебник по физике. Из него выпали две фотографии. На одной, меньшего размера, была снята вполоборота девушка, юная, круглолицая; на другой - женщина постарше, полная, самодовольная. Изотов обратил внимание на ее подкрашенные губы. Он перевернул фотографии. Надписей не было.
– Кто это? Вы знаете этих женщин?
– спросил Изотов, положив фотографии на одеяло.
Василий покачал головой.
– А вы?
– повернулся Изотов к коменданту.
– Первый раз вижу. В нашем общежитии они не живут, я вам гарантирую. Ну а если они сюда и приходили, то я их не встречал.
Изотов поднялся, поблагодарил Василия, взял с собой кое-какие тетради, письма, фотографии, сберегательную книжку и пошел, сопровождаемый комендантом.
– У вас где-нибудь есть телефон?
– Да, пожалуйста, у меня в комнате - услужливо ответил комендант и наконец решился спросить: - А вы мне не скажете, что все-таки случилось?
– И поспешил добавить: - Можете быть уверены, что я никому ни слова…
– Красильников убит сегодня ночью, - сказал Изотов.
– Что вы говорите?!
– ужаснулся комендант, останавливаясь и качая головой.
– И неизвестно кто?..
– Да, ищем, - ответил Изотов.
– Я вас вот о чем попрошу: я сейчас выпишу повестки, вы их передайте тем двоим в комнате - Тихомирову и Гайдулину, пусть завтра зайдут ко мне в управление.
Пока Изотов писал, комендант ходил по комнате; от тяжелых шагов его дребезжал стакан, придвинутый к графину.
– Вот ведь чертовщина какая, - заговорил комендант, не заботясь, слушает его Изотов или нет, - случится с человеком что-нибудь этакое, начинаешь задним числом копаться в памяти и вспоминаешь о нем всякую ерунду. Я не знаю вашу работу, может, вам это совсем и не нужно, но я вспомнил, что на днях Красильникову все время звонила какая-то женщина…
При слове «женщина» Изотов перестал писать и взглянул на коменданта:
– Откуда вы знаете?
– Да я сам разговаривал с ней, по этому телефону.
– Вот как?
– заинтересовался Изотов, отставляя стакан.
– Ну и что?..
Комендант остановился, широко расставив руки, медленно произнес:
– Да нет, ничего, вы там, наверху,
– А раньше ему звонили женщины?
– В том-то и дело, что никто никогда… Мы вообще проживающим здесь не разрешаем давать этот телефон, служебный он. Так вот, в тот день, во вторник это было, два дня назад…
– То есть десятого?..
– Ага, десятого. Я полдня на заводе был, в АХО, потом пообедал и приехал сюда. Что-нибудь в шесть - начале седьмого звонит она, просит позвать Красильникова. Я отвечаю, что мы к телефону не зовем. Ведь дай всем волю, каждому трезвонить начнут, только знай бегай по этажам, работать некогда будет. Хотел уже положить трубку, а баба настырная такая, извиняется, говорит, что у нее какое-то очень важное дело и срочное, ну просто умоляет меня, чуть не плачет. А тут как раз уборщица сидела, Мелентьева. Я ее и послал в шестьдесят девятую. Мелентьева-то как услышала, что Красильникова спрашивают, говорит: «Да она целый день сегодня звонит, могла бы уж сама сто раз приехать, не барыня…»
– А какой голос был у женщины, вы запомнили?
– Какой голос?
– озадаченно переспросил комендант.
– Обыкновенный. Голос как голос…
– Низкий, высокий, звонкий, глухой, молодой женщины или пожилой… Разные же бывают голоса, - настаивал Изотов.
– Чистый голос, не сиплый, молодой, может быть, немного резковатый, - ответил комендант, подумав.
– Ну и что потом? Пришел Красильников?
– Пришел, и они стали разговаривать.
– Он называл ее имя?
– По-моему, нет.
– А о чем он говорил?
Комендант виновато развел руками, вздохнул.
– Кабы знать, я бы, конечно, прислушался. А у нас ведь как: один зашел, другой, этому что-то нужно, тому тоже… Разве будешь слушать, что там болтают по телефону.
– Ну о чем хоть речь-то шла? Долго они разговаривали?
– Нет, совсем немного. Мне кажется, договаривались о чем-то. О свидании, наверно. Потому что Красильников сказал: «Ладно, приду». Это я запомнил. Еще подумал: вот ведь молодежь нынешняя - баба на свидание зовет, целый день добивается. В наше время не так было… А впрочем, кто знает, может, больна она, может, и правда дело важное. Разве в чужую душу влезешь?
– Все может быть, - согласился Изотов.
– Все может быть…
Он вынул из портфеля листы бумаги, записал все, о чем говорил комендант, прочел ему и попросил подписать. Потом выяснил в управлении, что Чупреев еще на заводе, и позвонил туда.
– Сережа, ты не уходи, дождись меня и задержи кадровиков, дело есть… Я сейчас выезжаю.
4
Шумский раскрыл потрепанную записную книжку. Красильников, как видно, не был аккуратен, и сокращенные строчки, записанные наспех, то карандашом, то чернилами, сцеплялись, перемешивались одна с другой, точно хозяин книжки сам не знал, пригодятся они ему или нет. Почерк его был мелким, непонятным. Все это затрудняло чтение, и Шумский то и дело подносил к записям лупу.