Напряжение

Островский Андрей Львович

– Переводы Красильникову приходили откуда-нибудь, не замечали?

Поджав губы, Василий поморгал белесыми ресницами, ответил:

– Нет, как будто не приходили.

– А деньги у него водятся? В долг у него берете? Или, наоборот, он не просит у вас взаймы?

– Так мы что… Мы зарабатываем. Я тысячу сто - тысячу двести в месяц выколачиваю. Одному хватает. Зачем я занимать буду? Ну и он тоже… Но деньги он любит, не то что любит, а считает, все до копейки.

– Почему вы так думаете?

– Хм… Черт его знает. Так не объяснишь. Пожить надо с человеком…

–

Ну хорошо, - сказал Изотов, - а девушка у него есть?

Василий вздохнул, улыбнулся, потер небритый подбородок.

– Уж вы и задаете вопросы… Не знаю. Что знаю, я вам все выложил, а чего не знаю, говорить не стану. Он ведь человек неразговорчивый, с нами своими делами не делится, все про себя. Сюда девушки к нему не ходят, я их не видел, ну а там где-нибудь… Его самого надо спросить.

Изотов просмотрел письма - они были от матери, взялся за книги. Присев на кровать, тряхнул учебник по физике. Из него выпали две фотографии. На одной, меньшего размера, была снята вполоборота девушка, юная, круглолицая; на другой - женщина постарше, полная, самодовольная. Изотов обратил внимание на ее подкрашенные губы. Он перевернул фотографии. Надписей не было.

– Кто это? Вы знаете этих женщин?
– спросил Изотов, положив фотографии на одеяло.

Василий покачал головой.

– А вы?
– повернулся Изотов к коменданту.

– Первый раз вижу. В нашем общежитии они не живут, я вам гарантирую. Ну а если они сюда и приходили, то я их не встречал.

Изотов поднялся, поблагодарил Василия, взял с собой кое-какие тетради, письма, фотографии, сберегательную книжку и пошел, сопровождаемый комендантом.

– У вас где-нибудь есть телефон?

– Да, пожалуйста, у меня в комнате - услужливо ответил комендант и наконец решился спросить: - А вы мне не скажете, что все-таки случилось?
– И поспешил добавить: - Можете быть уверены, что я никому ни слова…

– Красильников убит сегодня ночью, - сказал Изотов.

– Что вы говорите?!
– ужаснулся комендант, останавливаясь и качая головой.
– И неизвестно кто?..

– Да, ищем, - ответил Изотов.
– Я вас вот о чем попрошу: я сейчас выпишу повестки, вы их передайте тем двоим в комнате - Тихомирову и Гайдулину, пусть завтра зайдут ко мне в управление.

Пока Изотов писал, комендант ходил по комнате; от тяжелых шагов его дребезжал стакан, придвинутый к графину.

– Вот ведь чертовщина какая, - заговорил комендант, не заботясь, слушает его Изотов или нет, - случится с человеком что-нибудь этакое, начинаешь задним числом копаться в памяти и вспоминаешь о нем всякую ерунду. Я не знаю вашу работу, может, вам это совсем и не нужно, но я вспомнил, что на днях Красильникову все время звонила какая-то женщина…

При слове «женщина» Изотов перестал писать и взглянул на коменданта:

– Откуда вы знаете?

– Да я сам разговаривал с ней, по этому телефону.

– Вот как?
– заинтересовался Изотов, отставляя стакан.
– Ну и что?..

Комендант остановился, широко расставив руки, медленно произнес:

– Да нет, ничего, вы там, наверху,

спрашивали о женщинах, а мне как-то невдомек, только сейчас, придя сюда, вспомнил.

– А раньше ему звонили женщины?

– В том-то и дело, что никто никогда… Мы вообще проживающим здесь не разрешаем давать этот телефон, служебный он. Так вот, в тот день, во вторник это было, два дня назад…

– То есть десятого?..

– Ага, десятого. Я полдня на заводе был, в АХО, потом пообедал и приехал сюда. Что-нибудь в шесть - начале седьмого звонит она, просит позвать Красильникова. Я отвечаю, что мы к телефону не зовем. Ведь дай всем волю, каждому трезвонить начнут, только знай бегай по этажам, работать некогда будет. Хотел уже положить трубку, а баба настырная такая, извиняется, говорит, что у нее какое-то очень важное дело и срочное, ну просто умоляет меня, чуть не плачет. А тут как раз уборщица сидела, Мелентьева. Я ее и послал в шестьдесят девятую. Мелентьева-то как услышала, что Красильникова спрашивают, говорит: «Да она целый день сегодня звонит, могла бы уж сама сто раз приехать, не барыня…»

– А какой голос был у женщины, вы запомнили?

– Какой голос?
– озадаченно переспросил комендант.
– Обыкновенный. Голос как голос…

– Низкий, высокий, звонкий, глухой, молодой женщины или пожилой… Разные же бывают голоса, - настаивал Изотов.

– Чистый голос, не сиплый, молодой, может быть, немного резковатый, - ответил комендант, подумав.

– Ну и что потом? Пришел Красильников?

– Пришел, и они стали разговаривать.

– Он называл ее имя?

– По-моему, нет.

– А о чем он говорил?

Комендант виновато развел руками, вздохнул.

– Кабы знать, я бы, конечно, прислушался. А у нас ведь как: один зашел, другой, этому что-то нужно, тому тоже… Разве будешь слушать, что там болтают по телефону.

– Ну о чем хоть речь-то шла? Долго они разговаривали?

– Нет, совсем немного. Мне кажется, договаривались о чем-то. О свидании, наверно. Потому что Красильников сказал: «Ладно, приду». Это я запомнил. Еще подумал: вот ведь молодежь нынешняя - баба на свидание зовет, целый день добивается. В наше время не так было… А впрочем, кто знает, может, больна она, может, и правда дело важное. Разве в чужую душу влезешь?

– Все может быть, - согласился Изотов.
– Все может быть…

Он вынул из портфеля листы бумаги, записал все, о чем говорил комендант, прочел ему и попросил подписать. Потом выяснил в управлении, что Чупреев еще на заводе, и позвонил туда.

– Сережа, ты не уходи, дождись меня и задержи кадровиков, дело есть… Я сейчас выезжаю.

4

Шумский раскрыл потрепанную записную книжку. Красильников, как видно, не был аккуратен, и сокращенные строчки, записанные наспех, то карандашом, то чернилами, сцеплялись, перемешивались одна с другой, точно хозяин книжки сам не знал, пригодятся они ему или нет. Почерк его был мелким, непонятным. Все это затрудняло чтение, и Шумский то и дело подносил к записям лупу.