Напряжение

Островский Андрей Львович

2

Шумский пришел в управление после обеда. Его нервное, узкое, с острым носом и острым подбородком лицо было бледно, а под глазами набухли мешки. Шумскому было под сорок, и в этом возрасте беспорядочный сон, еда урывками и нехватка кислорода ставили свои горестные метки на лицо.

Изотов был уже на месте. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в окно.

– Долго спишь, начальник, - сказал он, подойдя к столу Шумского.
– Убийца пойман, раскололся и жаждет разрешения поговорить с великим сыщиком гражданином Шумским.

– Неостроумно, -

ответил Шумский.
– Фантазии мало. За то время, что ты здесь, мог бы придумать что-нибудь посмешнее. Но кому не дано… Экспертиза есть?

– Нет. Быков интересовался тобой. Ты возглавишь группу, а мы будем на подхвате.

– Кто это «мы»?

– Я и Сережа Чупреев.

– Славная компания… за столом в ресторане.
– Шумский взялся за телефонную трубку.
– Галина Михайловна? Здравствуйте, голубушка. Шумский. Вы про нас забыли?.. Совершенно верно, таких, как Изотов, забыть нельзя. Ночью снятся, и вскакиваешь в холодном поту. Что?.. Идет Людочка? Хорошо, ждем.

– Я навел справки о Красильникове, - сказал Изотов.
– Уроженец Вологодской области, отец погиб на фронте, мать работает в колхозе, два брата и сестра проживают с матерью. Двадцать два года. Холост, служил в армии, после демобилизации остался в Ленинграде, живет в общежитии на Банной, беспартийный, наград не имеет, судимости тоже, за границей не был.

Шумский кивнул, откинулся на спинку стула, закурил. Пришла Людочка, черноглазая толстушка, молча передала бланки с ответами экспертов Шумскому и покосилась на Изотова. Изотов имел обыкновение задавать ей с совершенно серьезным видом шутливые вопросы, как маленькой, чем ставил ее в тупик и вгонял в краску. Но Изотов, занятый своими мыслями, не обратил на нее внимания, и Людочка, высоко подняв голову, удалилась своей гусиной, покачивающейся походкой.

Экспертиза подтвердила первоначальные предположения. Самоубийство исключалось - выстрел произошел с расстояния примерно 25 сантиметров. Пуля застряла в голове, ее извлекли и установили, что пистолет, из которого стрелял убийца, был чешский системы «збройовка», калибра 7,65. Незадолго до смерти Красильников спиртного не пил. Никаких других ран, синяков, кровоподтеков на теле убитого медики не нашли, что давало возможность говорить об убийстве внезапном, из-за угла. Отпечатки пальцев на замке портфеля были самого Красильникова.

– Все-таки мне кажется, - сказал Шумский, - наиболее правдоподобным было бы предположить убийство из ревности. Вообрази: она (икс) изменяет мужу, а может быть, даже не мужу - просто безумно, как в семнадцатом веке, влюбленному в нее человеку. Этот человек выслеживает ее и застает с Красильниковым здесь, в саду… Может быть так? Вполне.

– Оч-чень романтическая картина, - язвительно произнес Изотов, - но она тотчас же рухнет под моим трезвым, сугубо земным вопросом: зачем Красильников, идя на свидание, понес портфель со шмотками, учебником и журналами? Странно, не находишь?..

– Может быть, брюки и рубашки он сначала понес на барахолку?
– предположил, подумав, Шумский.

– Хорошо, допустим, что так. Рынок когда закрывается?

– В шесть часов.

– А в шесть он был еще дома…

– Дома? Откуда тебе известно? Это еще надо

проверить.

– Тогда, может быть, он шел не на рынок, а в скупочный пункт или, скажем, в комиссионку?

– Это не меняет дела. Они закрываются в восемь часов. Какая разница - в шесть или в восемь? Ты прав, если ему, скажем, не удалось продать вещи, то он, конечно, не потащился бы в сад с тяжелым портфелем, а занес бы его домой. Тем более что и живет-то он неподалеку…

– Тогда возможен такой вариант, - сказал Изотов, присаживаясь на край стола Шумского.
– Красильников идет с вещами к кому-то, кто его ждет…

– К женщине?

– Не знаю, либо к женщине, либо к мужчине, сейчас это не имеет значения. Но человек куда-то уходит и оставляет записку: «Дома буду в двенадцать часов», Красильников ждет…

– С семи до двенадцати?
– улыбнулся Шумский.
– И потом идет на свидание?..

– Мы же не знаем, - возразил Изотов, - что Красильникова ждали именно в семь часов. Время может быть любое после семи - в девять, в десять…

– Да, но тогда обычно в записке не пишут - ушел в семь, буду в двенадцать. Кому какое дело, когда ты ушел, важно, что будешь в двенадцать. А уж если «случилось так, что я должен был уехать к семи», то, стало быть, Красильникова ждали в семь или даже в шесть тридцать, а он опаздывал. Ну ладно, ладно… Вообще-то тут что-то есть. Давай, Витя, развивай свою мысль.

– Ну вот. Найдя записку, Красильников пошел домой, по пути встретил знакомую женщину или познакомился с какой-нибудь девицей…

– Это уже никуда не годится, - замахал руками Шумский.
– Встретил женщину, а заодно и своего убийцу. Просто так, случайно…

– Минутку, - не сдавался Изотов.
– Не встретил, а Красильникова ждала женщина, с которой он договорился о свидании. Даже, может быть, шел с ней к тому человеку, рассчитывая, что пробудет у него недолго, а она подождет где-нибудь на улице. Ну а дальше твоя версия с обманутым мужем…

– Ловкий ты парень. Но тогда при чем тут записка? Она могла быть, могла и не быть. Возникает несколько вопросов: какую роль во всей этой истории играет записка? Что делал Красильников с семи до двенадцати ночи? Пять часов гулял со своей возлюбленной, а убийца все это время ходил за ними по пятам? Сомнительно. Если он все же ждал до двенадцати, то, следовательно, у Красильникова была веская причина ждать. Какая?

– Да, вопросов много, - проговорил Изотов.
– Как всегда.

Шумский побарабанил пальцами по столу.

– Ну вот что. Версии есть, надо добывать факты. Ты сейчас пойдешь в общежитие, Сергея я отправлю на завод. Узнайте все о Красильникове: когда последний раз был на заводе, дома, его характер, привычки, склонности, знакомства - словом, все. А я займусь записной книжкой.

3

Заводское общежитие занимало пятиэтажный корпус новой постройки. Изотов вошел в вестибюль. Две полукруглые лестницы с грубыми бетонными перилами вели к раскрытым настежь дверям, возле которых сидела вахтерша, щуплая бойкая старуха с крикливым голосом. Час был вечерний, хлопали поминутно входные двери, мимо старухи взад и вперед шастали люди.