Нарисуем
Шрифт:
Инна нас не заметила. Сделала вид. А на кого ей смотреть? Больше они с Радой мерялись взглядами, мерцая бриллиантами. Для хозяйки нашей – выход в свет. «Что за неуместная роскошь?» – взгляд каждой из них говорил. Балерина не узнала меня. Или не захотела? Надо будет ее взорвать в нашем фильме! Как бы вниз не упасть! И мы стояли, как невидимки. Невидимки и есть! Мне кажется, нас тут не уважают. Гуня вроде вежливо с нами поздоровался… но на поминки не пригласил.
Потом с новыми коллегами выпили. Потом Пека пошел Инне звонить. Вернулся
– «Никто больше не умер у нас, в ваших услугах не нуждаемся!»
Вот так!
Пустят ли в общежитие? Вид такой у нас, словно нас самих только что вырыли из-под земли. Что комендантша? Признает ли? На кинематографистов мы мало похожи.
– Вас ждет п р и л и ч н ы й молодой человек.
– Не может быть! – мы радостно встрепенулись.
Ланской, во всем блеске!
– Если не трудно, уделите мне минуту…
– Могем.
– Я умею быть благодарным, – взволнованно Гуня произнес. – И не намерен оставаться в долгу за то, что вы сделали для нас с мамой. – Гуня сглотнул. – Поэтому, что я могу сделать? Могу предложить вам обоим работу в министерстве экономики.
– А почему не кинематографии? – я капризно спросил.
Гуня скромно развел руками: что могу.
– Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.
Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?
Глянул на Пеку – как?
– Нет! – прохрипел Пека. – Меня мои зеки ждут.
Гуня перевел взгляд на меня.
– И меня ждут… его зеки, – прохрипел я.
Заскрипел пол.
– Ты чего?
– Да собираюсь тут.
Я окаменел.
– Один, похоже, остался аргумент, – произнес он с тяжелым вздохом. – Зато аргумент этот всегда с собой!
– Так ночь же, – пролепетал я.
– Самое время.
Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался… правда, не вставал… Заскрипела дверка.
– Ну что, поговорили? – пролепетал я.
– Это вы только разговаривать мастера! – усмехнулся он.
Откуда, интересно, у него такая информация?
– Все! – под утро Пека произнес. – Как Кузьмин вернется – к нему пойдем!
О моей роли я, кажется, догадываюсь.
– Так ты женишься… все же?
Это «все же» я зря сказал – довольно злобно он на меня глянул.
– Я горняк!
Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!
Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась – и мы зажмурились от хлынувшего солнца.
– Сгинь! – скомандовала Инна, увидев меня.
Нарисовал!
– О-хо-хо! Тошнехонько…
Мы снова валялись у цистерны с хирсой.
– Велит натурщиком стать у нее в академии! – хрипел Пека. – Голым перед студентами стоять. С х… до земли!
Ей, конечно, виднее.
– Надо было министерство брать! – вырвалось у меня. – Поздно уже. Гуня обиделся.
И его можно понять. А наше место – вот тут. Вот таков наш рабочий ответ всем этим революционерам,
Правда, Пека что-то сник. Еще выпил и валялся, как куль. Я схватил его за грудки: «Я из тебя вытрясу образ!»
Обиталище наше скоро на склад стеклотары стало походить. Конечно, это требовало расходов немалых.
– Колготки женские, – читал я.
– Вычеркиваем!
Читать список вожделенных товаров, переданный «ходоку в столицу» его земляками (надо понимать, вместе с деньгами), Пека поручал почему-то мне (видимо, чтобы я разделял с ним моральную ответственность).
– Телевизор цветной.
– Это оставляем пока. Пошукай что-нибудь помельче.
– Кольцо с топазом.
– Это давай! – Вынимал деньги, обернутые запиской…
Продолжали чтение на другой день. Хотя читать уже особенно было нечего – все повычеркнуто.
– Колготки детские.
Вычеркнули, обливаясь слезами. Все-таки Пека был человек добросовестный, вел строжайший баланс и учет: что именно пропито, какого числа. И главное – в какое время. Вот так!
– Ты поймешь, что там за люди у нас. Слова упрека не скажут! Вот увидишь. – Пека вглядывался в сияющую даль. Такой оптимистический взгляд на мир свойственен, вообще, начинающим алкоголикам: вот сейчас, еще один глоток, и все засияет!
– О-хо-хо!
Мы снова с ним валялись у цистерны с хирсой.
– Рада предлагает мне ее заместителем по производственной части пойти. Квартира, машина, – выдал страшную кладбищенскую тайну мой друг.
Я резко (или мне показалось, что резко) сел. Ах вот оно что! Прощальный ужин! Прощай, наш трудовой с Пекой подвиг, неродившийся наш сценарий!
– На Пьяную Гору, стало быть, не вернешься? – самым незаинтересованным тоном осведомился я.
– Не только я вернусь на Пьяную Гору – но и ты туда поедешь. Все!
Он решительно поднялся.
Мы приблизились к сказочному домику за оградой. Рядом сиял пожарный водоем. По его поверхности, искажая гладь, сновали всяческие водомерки и уховертки.
– Ты первый заходи, – вдруг смалодушничал Пека.
– Нет уж, ты!
Рада сидела за столом, в углу висели саван, коса. Все как положено.
– Скажи, чтобы он ушел! – Она ткнула в меня острым пальцем.
– Наоборот, это я ухожу! – смело Пека произнес.
– Недоволен? Ты сколько взял с этих фраеров? Мало тебе?
– Меня это уже не колышет.
– Ах так?
Вскочила с кресла – и в то же мгновение была уже в саване, с косой! Лезвие сверкнуло у Пеки над головой – еле пригнулся. Вторым ударом она разбила сервант: целила в меня, но я успел рухнуть на колени. Широко машет! Звенели стекла. Имущества не жалеет! Или казенное оно? Мысли скакали галопом, а сам я ласточкой вылетел в окно, скатился по склону, пробежал по воде, аки посуху, и вломился в кусты. Я слышал за собой треск и горячо надеялся, что это бежит мой друг.