Нарисую себе счастье
Шрифт:
— Да вы что, Ольга Федотовна, ополоумели? Какая я вам девочка?
— Миленькая, — усмехнулась она и поглядела на меня хищным взглядом. Того и гляди портки потребует снять.
— Оскорбительно звучит, — выдавила из себя я, делая шаг назад. Вот же полоумная! И Казимир, как назло, не придет мне на помощь! Хотя это хорошо. Неизвестно, кому он поверит. А вот что он найдет под моими портками, вполне себе известно. Что ищет, то и найдет. То есть, не найдет. Тьфу, запуталась.
— Слушай, Маруш…
— Такого я от вас не ожидал,
— Ч-что?
— А вот я ужо вашему супругу доложу, что вы меня раздеть пытались! Обзывали девкой, намеревались стянуть с меня портки, да? А я не такой, мне всего пятнадцать! Как вам не стыдно!
Небеса, что я несу? Дались мне эти портки! Под рубашкой, между прочим, тоже свидетельства имеются…
Ольга вдруг залилась веселым смехом. Я только бессильно сжимала кулаки, желая провалиться сквозь землю.
— Так портки не снимешь, да? — она откровенно надо мною насмехалась.
— Ни за что! — мотнула головой я. Подумала и добавила: — Будь вы хотя бы незамужней… А так — грех на душу не возьму.
К моему искреннему удивлению, безумный блеф сработал.
— Ладно… насильно раздевать не буду. Надеюсь, ты готова к последствиям, — но не успела я выдохнуть, как Ольга добавила злорадно: — Девицу, что проживает под одной крышей с одиноким холостяком, сама знаешь как называют. Что на Юге, что на Севере.
И поднялась, давая понять, что увлекательный наш разговор закончен.
В полном разброде мыслей я отправилась на кухню в надежде выпросить у Устины пирожок и заесть им неприятное послевкусие от едва не свершившегося разоблачения. Но увы, и там меня не ждали.
Ольгин кучер, что привез ее вчера, любезно ворковал с Просей. И то верно, парень он молодой, вполне видный. А Прося у нас девица бойкая, но честная. И еще с косою до пояса и лукавыми серыми глазками. Отчего бы им не поворковать? Тем более, что они хоть и сидели за одним столом, но по разные его стороны. Вроде бы ничего странного, но я-то сразу почуяла, что в воздухе витают флюиды любви.
Это все Ольга со своими брачными забавами их принесла в этот скучный дом.
Дождавшись возвращения Хозяина, я убедилась, что он румян и свеж. Спросила, нельзя ли мне съездить домой в Подлеску. Получила вполне ожидаемый ответ, что нельзя, только не в непогоду. Вот дождь кончится, тогда сколько угодно.
Выловила в коридоре Марка и пристала к нему:
— Казимир поправится? Ему ведь лучше?
— Врать я не умею, Маруш. Даже ради ваших красивых глаз. До весны, может, чуть дольше. Не ждите чудес.
И это про глаза! Видать, Ольга наябедничала! И, наверное, Казимиру тоже рассказала…
Я спряталась у себя в спальне, передав через Просю, что не желаю мешать семейным разговорам. Так страшно мне не было никогда. Что теперь будет?
Руки тряслись, в висках стучало. Нужно было сказываться больной, и это не стало бы ложью. Я натурально заболела от волнения. Защипало в горле, заложило нос, кажется, даже жар начался. Нет ничего мучительнее ожидания неминуемой казни! Скорее бы все свершилось! Может, пойти к Казимиру и признаться самой? В то, что Ольга промолчит, мне не верилось.
Но время шло, за мной никто не посылал. Закончился дождь, прихватил мороз. Нужно бы съездить к матери. Где взять храбрости?
Из окна я видела, как Ольга и Марк собираются уезжать. Казимир проводил их до поворота дороги, потом долго стоял и глядел им вслед. Такой одинокий, потерянный. Мне было его жаль. Наверное, так ощущают себя отцы, которые выдают замуж дочерей. Как же мне захотелось его поддержать, развеселить! Но увы, я сама себя загнала в ловушку, выхода из которой не видела.
— Маруш, тебя Хозяин вызывает, — стукнулась ко мне в дверь Прося. — Ты как, выздоровел?
— Немного получше, — мрачно прохрипела я. — Уже иду.
— Жаль, Ольга Федотовна так мало погостила! Я по ней так скучать буду!
— Надо думать. Вы ж с детства вместе, верно?
— Ага. Спрошу маменьку, нельзя ли мне к ней в город перебраться. Как она там, бедняжечка, поживает? Кто ей пирожки печет? Кто волосы заплетает?
Не слушая жалобного причитания Проси, я поплелась в кабинет Долохова. Дверь была открыта. Сам Казимир Федотович сидел за столом и что-то писал в большой тетради.
— Что, кот из дому — мыши в пляс? — не удержалась от ехидства я.
— О чем это ты?
— Доктор уехал, а вы сразу за работу? Поди еще и закурили.
— Нет, курить я окончательно бросил. А что до работы, так она меня успокаивает.
— А чего вы волнуетесь-то?
— Да уж причин достаточно. Сядь-ка, Маруш. Разговор есть.
— Спасибо, я постою лучше.
Волнение с новой силой охватило меня. Я сжала пальцы, чтобы не выдать себя дрожью рук.
— Как знаешь. Что матушка твоя, не заждалась? Как она вообще тебе позволила к чужому мужику в дом идти? Не побоялась за твою честь?
— Вы о чем…
— Молчи, не перебивай, — Казимир тяжело вздохнул. На бледном лбу выступила испарина. Кажется, он тоже разволновался не на шутку. — Вот что, поигрались и хватит. Ты же не думала, что я девку от парня отличить не умею? Давно понял, ждал, когда сама сознаешься. Из фабрики тебя забрал, защитил от всех, думал, начнешь доверять и расскажешь, как есть. Видимо, зря думал. Зовут тебя как, малая?
— Марушка, — выдохнула я, осторожно отступая на шаг и раздумывая, не сбежать ли через окно. Уж очень вид у него был странный. На меня вдруг накатило странное облегчение. Убивать он меня не будет, орать тоже. Дышать сразу стало легче, словно смертную казнь в суде заменили помилованием.