Нарисую себе сына
Шрифт:
Зача ехидно добавил:
— Столько сыра стрескать. Это какой сорт по счету?
— Я их не считаю, а ем… М-м-м… Дрина… с медом, это…
— Ну-ну. А у меня еще после второго язык щиплет.
— Что ты говоришь? — навострила уши сыровар. — Тогда попробуй канестрато. Он месяц, как созрел. И к нему подходит вон то красное вино, что из четырех сортов винограда.
— О-о… Пожалуй, канестрато мне… подходит. Дрина, твои аргументы очень убедительны.
— Это еще что, — усмехнулся в пышные
— Ну, дорогой, плачешь ты, предположим, не от моих речей, а из-за дегустации за компанию со всеми покупателями подряд.
— А тебе что, так после нее… плохо? — тревожно скосилась я на Зачу. Однако Люса с улыбкой пояснила:
— Да просто, к каждому сорту сыра имеется свой сорт вина.
— Правильно, тетушка Люса. Так давайте же выпьем за гармонию в этом пёстром мире многообразья! — мигом нашелся дегустатор.
— Э вэрро!!!(1) — дружно зазвенели над столом бокалы и громкий смех.
Я же радостно присоединилась. Потому что и сама, вдруг, ощутила теплые благодатные волны «гармонии». На прогретой июльским ветром веранде, за длинным шумным столом, над которым гудели пчелы. Тыкались в гроздья солнечного винограда и миски с медом. А люди не обращали на них никакого внимания. Людям было хорошо. И еще немного, кто-нибудь обязательно вспомнит про красный, с потертыми мехами баян. Не зря же его выставили на подоконник. А потом и… как там маэстро Бонифас говорил… «в месте, где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем».
— Зоя, да брось ты ее! — темноволосая Ида, точная копия своей матери с другого от меня бока добавила. — Их тут множество летает — пасеки рядом.
Я замерла, накрыв тенью от руки прилипшую к меду пчелу, а потом беззаботно хмыкнула:
— Да я их не боюсь — они меня никогда не жалят, — и подцепила ногтем мизинца страдалицу под брюшко. Пчела, оторвавшись от тягучего плена, криво пошла на взлет. Ида проводила ее взглядом:
— И не мудрено. А еще тебя, наверное, гнус никогда не кусает. И собаки не облаивают.
— Откуда ты знаешь? — качнула я девушку плечом. Ида ответила мне тем же:
— Догадалась. И знаешь, что?
— Что?..
— Да так, ничего. Хотела купаться тебя позвать. У нас тут… озеро недалеко.
— Купаться? — заинтересованно встрепенулся Зача.
— Купаться? — настороженно уточнила со своего конца стола Люса. — Зоя, Идунья, Зача, вы туда серьезно надумали?
— Не-ет, — оценивающе глянула я в свой недопитый бокал и состроила парню гримасу. — Ида, я знаешь, чего сейчас хочу?.. Можно тебя… нарисовать?
— Нарисовать? Ух, ты! — пригладила та густые волосы. — Конечно, можно. Только давай, я платье другое надену.
— Это совсем не обязательно, — опершись рукой на
Поэтому сейчас, сидя в пол оборота на лавочке за изгородью, рисовала исключительно карандашом и растушевывала подушечкой пальца. Натурщица моя, торчащая рядом, проявляла чудеса терпения в купе с неуемным женским любопытством. Она их чередовала:
— А это…
— Портрет.
— Ух, ты, — и поправила кружевной воротник на груди. На всякий случай. — Меня еще никогда не рисовали. Только в детстве… в тетрадке… Рудик.
— Рудик?.. Это кто? — профессионально прицелилась я к девичьему овалу. Ида поправила теперь прядь, подхваченную порывом ветра:
— Это — мой жених. У нас в сентябре свадьба. Рудик очень умный. Правда, он пока — помощник настоятеля нашего прихода, но Отец Франчезо готовит его себе на смену.
— Понятно…
— А еще Рудик…
— Вот так и улыбайся.
— Хо-ро-шо… А еще у него много разных книг. Он мне их раньше вслух читал. Когда мы…
— На берегу озера загорали?
— Не-ет… Зоя.
— Что?
— А вот мне интересно… Каково это, быть «эхом»?
— Кем… быть? — оторвала я взгляд от работы.
Ида сменила одухотворенную улыбку на смущенную:
— У нас так называют тех, кто носит в себе отголоски древней силы. Мне почему интересно: я такое свечение, как у тебя, всего второй раз у людей вижу. Один раз в Белице, у совсем старой монны. А сейчас — твое.
— Свечение?.. А я вот свечений не вижу, — теперь уже, отчего-то смутилась я сама. — А ты, значит…
— По ветви отца. Его прабабка была магом-целительницей, — качнув головой, пояснила девушка. — А про наше озеро… Я тебе о книгах Рудика говорила. Среди них была и не совсем его — из церкви. Там про историю нашей деревни с самого начала. Ее ведь, четыреста восемьдесят лет назад, клан бенов основал.
— Клан кого?
— Бенанданти. Они через Крабью бухту, по реке сюда зашли. Да так и остались — уж больно им место понравилось. Только, сначала бенам пришлось выжить отсюда племя древнего народа накейо(2).
— Понятно. А причем здесь озеро?
— Так у них, у накейо, там на берегу, храм был. Как раз на месте заброшенной сейчас мельницы. Наши местные стороной то озеро огибают. Говорят, его до сих пор дух этой земли стережет.
— А ты сама? — засунула я в рот кончик карандаша.
— Я? — самоуверенно расплылась Ида в улыбке. — Я же — почти маг. Купалась и много раз. Со мной только девчонки и ходят.
— И что? Видела духа-охранителя?
— Неа. Но, я точно знаю, кто он — наш покойный мельник.