Народ Моржа
Шрифт:
Трупы кытпейэ забрали на другой день. Взамен оставили груду прокопченных оленьих шкур, служивших покрышками для жилищ. Это в значительной мере решало проблему зимней одежды – для этих целей из морской добычи годятся лишь шкурки детенышей некоторых видов, а их еще нужно научиться добывать. Да и жалко… А еще Семен понял, что не зря берег обернутый шкурами тюк с ремнями и деревяшками – разобранную нарту и упряжь. У кытпейэ были собаки, причем, в отличие от своих хозяев, довольно крупные. Использовались они, главным образом, как транспорт – были приучены таскать волокуши «индейского» типа: две слеги-оглобли крепятся ременными перехватами на плечевом поясе животного, их дальние
Пока продолжались похоронные обряды, Семен несколько раз побывал в стойбище. Ему, пожалуй, было приятно находиться среди «нормальных» людей, хоть и чужих. О хозяевах подобного сказать было нельзя – Семена они боялись до обморочного состояния и за человека не считали. Да он, собственно говоря, на этом и не настаивал. Ничего особенно нового и интересного он не узнал. Кытпейэ – это явно не племя, а скорее этакий народец, который живет группами-кланами по нескольку десятков человек. Они в какой-то степени считают себя родственниками, говорят на одном языке, могут иногда объединяться для совместной охоты или военных действий. Вот от этих двух кланов, встретившихся на морском берегу, мало что осталось, и теперь им придется жить вместе, чтобы хоть как-то прокормиться. Вожди, точнее предводители воинов, в каждой группе имелись, но оба они погибли. Власть теперь делили трое старейшин и старушка, что, несомненно, свидетельствовало о высоком статусе женщины. Семен предложил им в случае голода обращаться к нему за помощью, но сразу же понял, что кытпейэ этого ни за что не сделают. Точно так же, как не осмелятся нарушить обещание вернуться следующей осенью для новых жертвоприношений.
Пленного воина Семен отвел в стойбище. Кашлять и плеваться кровью туземец перестал, но жить не хотел – пару раз пытался спрыгнуть со скалы, и его едва успевали остановить. Это было по-человечески понятно – побежденному незачем оставаться в мире живых. Реальный выход только один – новое рождение, новое имя и жизнь с «чистого листа». Руководству кытпейэ возиться с покалеченным сородичем явно не хотелось. Семен доказывал, что через месяц кости срастутся и мужик вновь станет полноценным добытчиком, но ему не верили. Тем не менее Семен настаивал: в категорической форме требовал оставить раненого в живых и пропустить его через обряд перерождения. В конце концов кытпейэ с ним согласились – а куда им было деваться?! У Семена, однако, остались серьезные сомнения. Чтобы избавиться от них, он решил проверить стоянку туземцев после их ухода с берега – не валяется ли там труп.
Чужаки покинули стоянку утром, а в середине дня Семен явился с инспекцией. Среди немалого количества мусора, оставленного кытпейэ, трупа он не обнаружил. Мусор же представлял собой переломанные слеги от шатров, порванные или разрезанные покрышки жилищ и испорченную одежду. Это было сделано явно намеренно – по-видимому, таким образом кытпейэ переправили одежду и жилища в мир мертвых вслед за погибшими сородичами. Бродить среди всего этого хлама Семену быстро надоело, и он вышел на берег моря – чуть в стороне от моржового лежбища, чтобы лишний раз не тревожить животных, которым и так досталось.
Ветер слабо дул со стороны моря, прилив только начался, и Семен побрел вдоль кромки воды в сторону лежащей на пляже неразделанной туши убитого моржа. Он шел и думал о том, что в его родном мире даже в самом глухом месте море обильно представляет визитные карточки людей: поплавки и обрывки сетей, пластиковые упаковки и прочий мусор. Здесь же берег чист. Вон там волна, набегая на песок, переворачивает какой-то предмет, но он, конечно, к людям отношения
Вскоре Семен обнаружил, что ошибся, – предмет представлял собой полуметровый сверток из оленьей шкуры мехом внутрь, обвязанный ремешками. Сверток обладал некоторой плавучестью, и, когда очередная волна перевернула его, Семен содрогнулся: ребенок. Мертвый.
«Вот такие детские кульки я видел у кытпейэ – это их рук дело. В жертву принесли или просто избавились? Сволочи… – Смотреть на море расхотелось, и Семен стал разглядывать чаек, галдящих над моржовой тушей. Сквозь их крики ему мерещился детский плач. – Чего они разорались? Сели бы да и клевали себе потихоньку. Как будто им кто-то мешает…»
Хлоп! – одна из птиц свалилась на землю. Хлоп! – еще одна закувыркалась в воздухе и упала на пляж.
«Из мелкашки кто-то стреляет. Снайпер, однако… – меланхолично подумал Семен и остановился, словно налетел на преграду. – Какая, к черту, мел-кашка?!»
Из-за моржовой туши показался маленький кривоногий человечек и, тяжело переваливаясь, побрел к подбитой птице. «Становится все смешнее, – мрачно усмехнулся Семен. – Это кто еще такой?!»
Человечек держал за крыло убитую чайку и смотрел на приближающегося Семена. Тот же думал о том, что таких кривых ног – колесообразных – не бывает ни у каких всадников. Это явно болезнь.
Когда между ними осталось метра три, человечек упал на колени и низко наклонил голову – жидкие седые волосенки сзади были заплетены в неряшливую косичку. Семен успел рассмотреть, что лицо у незнакомца монголоидного типа, морщинистое, с коричневато-серой блеклой кожей, волосы на верхней губе и на подбородке можно пересчитать поштучно, глаз между складок век почти не видно. Меховая рубаха в полтора раза шире, чем нужно, и к тому же протерта кое-где до дыр. Штаны не лучше, обуви нет вовсе. Руки, точнее кисти рук, выглядят ужасно – с вздутыми венами и шишкообразно увеличенными суставами пальцев.
«Старик, причем глубокий, – вздохнул Семен, опускаясь на корточки. – Знакомая песня: когда племени тяжко, избавляются от стариков и младенцев. И зачем я сюда пришел?!»
– На меня смотри! – приказал он. – Мне в глаза – говорить будем.
Старик поднял голову, и Семен, вглядываясь в щелки выцветших глаз, начал налаживать ментальный контакт.
– Твое имя, кличка, обозначение?
– Нгычэн.
– Ты кытпейэ?
– Я нгычэн.
– Очень приятно, – грустно усмехнулся Семен. – А я – Семхон Длинная Лапа, лоурин из рода Волка.
В глазах собеседника что-то мелькнуло – не то испуг, не то интерес.
– Волк?!
– Типа того. Мы все волки, но я еще и Семхон.
– А я – нгычэн. Ворон.
Контакт наладился – старик был почти спокоен, ничего, кажется, не боялся и испытывал слабый интерес к собеседнику. Разобраться с его личностью, однако, оказалось непросто. Нгычэн – это его кличка среди кытпейэ, которая обозначает былую принадлежность к иной общности – людей-воронов, то есть нгычэнов. Этой общности (племени? клана?) давно уже не существует – старик, вероятно, последний. Семен сразу же предположил, что «вороны» жили тут до прихода кытпейэ и были уничтожены или ассимилированы – примерно так и оказалось. Старик много лет прожил среди кытпейэ, но сохранил клеймо чужака. Сейчас он оказался уж слишком старым, и его оставили умирать.
– Какой же ты старый? – удивился Семен. – Вон, птицу подбил – я бы так не смог.
– Подбил… Когда близко – могу… Ты привел к людям мертвого воина – мужчину без рук. И заставил его взять. Два калеки – слишком много. Мне пришлось остаться.
– Та-ак! – почесал затылок Семен. – В каменном веке, как и в любом другом, ни одно благое дело не остается безнаказанным, это я знаю. Расскажи мне про своих «воронов»… И заодно как ты умудрился дожить до таких лет среди чужаков.