Народ Моржа
Шрифт:
Ремешок Семен разрезал, обрывок шкуры снял, перевернул сосуд, и на ладонь ему выпал свернутый кусок бересты – письмо!
Дух у Семена перехватило, руки предательски дрогнули…
Это действительно было письмо, причем довольно длинное, но… Но буквы отсутствовали – лишь их тени. То ли по трещине, то ли через крышку какое-то количество воды внутрь попало. Ее хватило, чтобы размыть совсем не влагостойкие самодельные чернила.
Эту рукопись Семен изучал несколько дней: всматривался в расплывчатые пятна чернил, в косом свете пытался различить вмятинки от кончика пера. Результаты оказались ничтожными.
– И что это значит? – спросил Килонг.
– Вопрос поставлен правильно, – грустно усмехнулся Семен. – Не что написано, а что ЭТО значит. Это значит, что мне пора возвращаться.
– А мы?
– Надо подумать…
Собственно говоря, где-то там – в глубине души – Семен никогда и не сомневался, что здесь он временно. «Другое дело, я никак не ожидал, что данная экологическая ниша окажется столь удобной для неандертальцев, что они так естественно и быстро начнут приспосабливаться. Наверное, что-то и вправду совпало с их коллективным бессознательным. Они сильно изменились за этот год. Как? Наверное, у них исчезло тотальное, всеобщее чувство обреченности, безнадежности пребывания в этом мире. Это неосознанное общее чувство давило на меня с самого начала нашего общения, еще до катастрофы. А теперь оно исчезло. Точнее, начало исчезать еще осенью: они стали улыбаться! Все их бабы беременны, кроме тех, кто недавно родил – это когда ж такое было?! Строго говоря, после ввода в строй байдары я им как бы уже и не нужен». Последнее предположение вскоре получило подтверждение.
У входа в Семенову берлогу сидел пожилой неандерталец – среди сородичей он был, пожалуй, наиболее авторитетным, если такой термин можно применить к этим людям. То, что он тут сидел, означало наличие у него какого-то дела к Семену. Дело было не настолько срочным, чтоб беспокоить бхалласа, – можно и подождать, пока сам заметит.
– Чего хочешь? – спросил Семен.
– Металл, – протянул неандерталец массивную короткопалую ладонь. – Дай нам металл, чтобы пилить и резать дерево.
– Дам, – пообещал Семен, – только скажи сначала, что вы задумали.
– Будем делать вторую большую лодку.
– Хорошая мысль, правильная! – одобрил повелитель. – У меня есть еще одна для вас, не хуже. Тебе не кажется, что нас здесь слишком много? Может быть, стоит отселить часть людей в другое место?
Взгляд неандертальца и его «мысленный посыл» Семен расшифровал как удивление и недоумение. То есть получалось, что он в качестве свежей идеи преподносит нечто давно всем известное.
– И где же будет новая стоянка?
– Там, – показал неандерталец рукой в сторону бухты. – Сбоку от вон той полосатой скалы (что-то разглядеть вдали Семен и не пытался). Туда приходят мамонты моря (моржи), там есть дрова и мало ветра.
Казалось, оратор явно хотел добавить вопрос: «Почему ты не знаешь этого?» – но удержался из вежливости и закончил:
– Для новой стоянки нужна еще одна большая лодка. Без металла мы не успеем сделать ее до нового снега.
Пока Семен рылся по углам, собирая инструменты,
– Скажи мне, – попросил Семен, передавая мешок с железками, – как вы отнесетесь к тому, что я уйду? Хочу вернуться туда, откуда мы пришли.
Неандерталец пожал плечами и промолчал. Это молчание и жест Семен перевел так: «Плохо, но не смертельно». Ему стало еще интересней.
– Вы сможете обойтись без онокла, бхалласа и прочих моих сущностей?
– Онокл здесь, – спокойно ответил неандерталец. – Есть и будет.
«Та-ак, – озадаченно почесал затылок Семен, – опять начинаются трансцендентные непонятки. Стоит ли в них разбираться?»
– То есть онокл – это вроде как уже не я?
– Ты – сейчас (пока здесь).
– А если… Если я уйду, прерву свою связь с этим местом, то… То некто другой будет персонифицировать (представлять, воплощать, изображать, олицетворять) онокл?
– Конечно. Теперь (с некоторых пор) – да.
Семен чувствовал, что дальнейшие расспросы будут откровенной демонстрацией собственной некомпетентности. Впрочем, была надежда, что здесь никто не осмелится крикнуть (да и подумать!), что «царь-то ненастоящий!». Поэтому он спросил:
– Кто это? Ты можешь показать его?
– Да.
– Пошли!
По просьбе Семена младенца вытащили на свежий воздух и развернули. «Обычный неандертальский ребенок. Пол – мужской. В меру грязен и не очень криклив. Это, вероятно, один из тех детей, которые были зачаты и рождены здесь, на морском берегу. Впрочем, волосы довольно светлые, надбровные дуги выражены слабо, а подбородок немного выступает вперед. Для неандертальцев это нетипично. Правда, мне почти не с чем сравнивать – не так уж много я видел их младенцев. Может, с возрастом кроманьонские черты исчезнут? Или это сказалась смена питания в период вынашивания? Говорят, в морепродуктах много йода, а он полезен…»
Семен посмотрел на мать и отметил, что у этой женщины неандертальские черты выражены не очень ярко. Кроме того, он вспомнил, что, кажется, именно она (будучи беременной?!) чуть не умерла, отравившись печенью белого медведя. «А еще… Ну, я же не старик еще… Да и пища тут такая, что стимулирует. В общем, было дело, и не раз! Причем вот эту я запомнил, поскольку она меньше других похожа на неандерталку. Только это не важно: кроманьонцы с неандертальцами не скрещиваются, не метисируются. Наука будущего это доказала… почти. Да и опыт здешней жизни…»
Развивать данную тему Семен не стал – ни по линии генетических экспертиз будущего, ни по линии «опыта». Тем более что при ближайшем рассмотрении то и другое оставляло достаточно места для сомнений. Для него важнее было другое: «Они каким-то образом „вычислили" особь, которая в момент кризиса может стать центром мистического (или какого?) притяжения вместо меня. Ну и… флаг им в руки! А я буду готовить нарту. Кроманьонские приемыши благополучно растут, и никто их чужими не считает. Старик Нгычэн доживет тут свой век без меня – укорачивать его неандертальцы не будут. В общем, можно, пожалуй, сматываться».